Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий - Рассказы о Чукотке

— Так что без гостевания дело не обойдется, — обрадовался Павлов.

— Ну вот, я так и знал, что ты к этому сведешь.

— А чего же тут плохого? Мы в поле, например, всегда рады были гостю, такую зайчатину подавали, что в твоем ресторане!

— Эх, хорошо бы найти хоть букетик плохоньких цветов, — вздохнул Сергей. — В дом без цветов неудобно.

— Какие уж осенью цветы… все отошли.

— Там, на побережье, ромашки остались…

— Там другое дело, там микроклимат, — сказал Павлов. — Вот будем на Горячих Ключах — там оазис, там еще полным-полно всего. Соберешь гербарий. От цветов, старик, многое зависит. Иногда — судьба… — Он улыбнулся.

…Давно это было, уже прошло много лет его одиночества, и однажды на рейде Анадырского лимана он заметил силуэт белого лайнера, знакомый силуэт парохода пассажирской линии. Он удивился: ведь навигация заканчивается.

С капитаном судна они были большими приятелями. И, когда Павлов оказался на борту, капитан его уже не отпускал.

— Никаких кают! Будешь жить у меня — как гость капитана.

Павлов поселился в громадных апартаментах, объяснив, что ненадолго: в бухте Залива Креста он сойдет, у него там небольшие дела, а на обратном пути, через неделю, судно по расписанию должно вернуться, капитан опять возьмет его на борт до Анадыря.

На том и порешили.

В рейсе Павлов обратил внимание, что все — от бутылок до консервов — было с иностранными этикетками.

— Так мы идем из Японии. Их шипшендер нас хорошо отоварил. А во Владике нам не дали задержаться: последний пассажирский рейс тут, у вас на Чукотке, море не угадаешь, — вот и спешим.

Особенно Павлова потрясли японские хризантемы — белые, громадные, нежные.

Перед Заливом Креста он начал;

— Мастер, дай один цветок.

— Нет, старый. Что хошь бери — пиво в банках, конфеты, американские сигареты, что хочешь, а хризантему не дам, не могу.

— Дай, мастер, один цветок, — канючил Павлов.

— Нет, не могу, и не проси.

И уже потом, когда причалили к стенке и стали прощаться, капитан кивнул в сторону букета;

— Да бери, черт с тобой!

Павлов вытащил один цветок, завернул его в рекламный плакат Торгмортранса и сошел на берег.

Был октябрь, морозно. До квартиры его друга, ключи от которой тот оставил Павлову, уезжая в отпуск, было далековато. И, когда он вошел в дом и развернул плакат, лепестки были уже слегка опалены морозом — кончики потемнели.

Он аккуратно обрезал их чуть-чуть, и цветок снова заиграл белизной, как будто мороз и не трогал его. Вазы в холостяцкой квартире не было. Павлов нашел пустую бутылку из-под кефира, вымыл ее и поставил цветок туда, водрузив все на тумбочку у изголовья.

Увидев цветок, Марина ахнула.

— Тебе, — скромно сказал Павлов. И добавил: — Из Японии. — Таким тоном, будто в Японию он ездит каждую неделю.

Марина поселилась у него, а утром он узнал, что на сто семьдесят втором километре Иультинской трассы идет забой оленей, а председатель колхоза — его старый друг: когда-то в этой тундре вместе начинали — тот простым оленетехником, Павлов — младшим техником-геологом.

— Побудь без меня дня три, привезу что-нибудь вкусненького.

Она послушно согласилась, видно, ей без него хотелось холостяцкое бунгало, хоть и чужое, привести в надлежащий вид.

Вместе со всеми он работал на забое.

И ночью, когда, лежа в спальных мешках, Павлов и председатель вспоминали свою юность в этой тундре, все им казалось в розовом свете. Председатель спросил его о планах на жизнь. Павлов рассказал о Марине.

А утром в колхозный вездеход председатель самолично бросил Павлову туго набитый мешок.

— Это тебе для начала новой жизни. Глядишь, пригодится, мне-то не придется на твоей свадьбе гулять. Считай, к свадьбе.

Выезжали в ночь, к утру были в поселке. Он нашел под ковриком ключ, открыл дверь. Все было прибрано, записка на столе — что где лежит и что сварено на обед.

Он усмехнулся: «Вот я сейчас сделаю обед!» — и стал развязывать мешок.

В мешке оказались ребрышки оленей, оленья печень, задняя половина туши и полтора десятка оленьих языков. «Ну вот, устроим пир горой!» — И побежал в магазин за вином.

Когда Марина пришла, на столе были строганина из печени, олений бульон, и от миски с языками поднимался пар. И запах варева заполнил всю комнату.

Павлов сиял.

— Попробуй немного сырую печень, вот соль, а потом принимайся за языки, а? — восторженно предлагал он ей. — Давно небось языков не пробовала?