Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий - Рассказы о Чукотке

Марина с интересом смотрела по сторонам. Никаких засыпанных снегом избушек вокруг не было.

Наконец подкатили к подъезду пятиэтажного дома.

— Вот твоя избушка, — сказал Павлов. — На третьем этаже.

Это была прекрасная однокомнатная квартира со всеми удобствами. Когда Павлов переступил порог квартиры, комнату он свою не узнал. Она была обклеена новыми обоями, на окнах вместо газет висели занавески, а сверху еще спускались разноцветные, веселые, под цвет обоев шторы. В комнате немудреная, но необходимая мебель, которой раньше не было. А на столе стояли бутылка шампанского и два бокала. Рядом записка.

Павлов вслух прочитал: «Как только войдете в дом, откройте шампанское, разлейте по бокалам, выпейте, а бокалы тут же разбейте об пол или порог. Желаем счастья. Сережа. Дуня».

Павлов сделал все в точности так.

Марина выпила, хряснула бокал об пол и в изнеможении от всего пережитого опустилась на постель.

Павлов выпил, швырнул бокал и… замер. Бокал не разбился. Павлов похолодел, а бокал крутнулся по полу, подкатился к порогу и там вдруг аккуратно переломился на две половины.

«Ух!» — отлегло от сердца.

И ремонт сделали, и порядок в квартире навели — все в отсутствие Павлова — Сережа с женой. Не потому, что были друзьями, а, наверное, чувствовали, что значит семейная жизнь для человека, который начинает ее во второй раз, и хотели хоть чем-нибудь помочь.

— Эх ты, голову мне морочил… — с укоризной сказала Марина. — Не верил, что люблю? Разве можно так? Я теперь ко всем словам твоим буду относиться подозрительно. Ты больше так не делай.

Потом было шумное застолье. Потом скромный свадебный пир.

А через три дня состоялся разговор.

— Я не сказал тебе главного. Тебе часто придется быть одной. Подолгу меня ждать. А это очень трудно.

— Не бойся, — сказала она.

И вот сейчас, когда Павлов с Сергеем на побережье, он напускает на себя напраслину только для того, чтобы уравновесить Сергея, чтобы не дать понять ему, что и, он скучает по Марине, что и ему хочется домой, но Сергей не должен об этом знать, иначе никакой работы не получится. Два ипохондрика в тундре — это чересчур много. Вот и развлекает он Сергея «мужскими разговорами», успокаивая в основном не его, а себя.

Почти у самого моря тропинка тянулась вверх и вилась меж огромных каменных завалов. Она уводила от моря в сторону сопок к тундре. Здесь идти легче: все-таки, тропа не кочкарник, и, обогнув лагуну с юга, путники снова пошли в сторону моря по сопкам, пока неожиданно не остановились перед распадком, на одном склоне которого прилепилась избушка.

Издали она была незаметна, но Сергей знал о ее существовании и показал Павлову:

— Вон, видишь, домик хозяйки моржового лежбища.

— А где лежбище?

— Внизу, под обрывом.

Векет заметила их раньше, чем они ее.

— Здравствуйте! — раздалось за их спиной.

Они обернулись.

— Ой! — радостно вскрикнула она. — Сергей Поликарпович! Я и не узнала! — Она бросилась к Сергею. — Смотрю, не наши идут, чужие. Наши так не ходят. Совсем не узнала.

— Здравствуй, Юля, — обнял он ее, — здравствуй! А мы к тебе в гости. Знакомься, мой друг Павлов.

Павлов протянул руку:

— Здравствуй, красавица, здравствуй!

Она вспыхнула, зарделась, бросилась в дом.

— Я сейчас, за водой, чай пить будем!

С пустым ведром она пулей выскочила из дому и побежала вниз, к ручью.

— Ты вот что, — мрачно сказал Сергей, — не позволяй себе больше таких слов, как «красавица», и в таком роде…

— А что? Я что-нибудь не так?..

— Ну, понимаешь… — мялся Сергей, — она придет, ты поменьше смотри на ее лицо. Оно в шрамах, не очень заметных, но видных… Следы татуировки. Ну, раньше еще девочкам в чукотских стойбищах разукрашивали лица. Ты же видел таких старушек…

— Видел…

— И у нее так было. Это или украшение, или родовые знаки. Не знаю… Еще девочкой ей сделали… Выросла и не захотела носить. На материке в одном из институтов ей предложили снять под наркозом или местным обезболиванием, но тогда останутся шрамы и они будут видны… а если без анестезии, то чище пройдет операция… косметичней, что ли…

— И она согласилась?

— Да, дала подписку. Профессор ей все время говорил: «Ты кричи, доченька, кричи», а она только стонала, скрипела зубами и плакала. За всю жизнь столько не выплакала слез…

— Боже мой!

— Она очень хотела быть красивой, как всякая женщина… современной, что ли… И вот какой ценой ей досталось…