Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Она встала, сделала несколько шагов к двери, остановилась и добавила:

— Мой тебе совет: оставь Лозовского в покое, не навлекай на себя беды…

В жизни Евгении Михайловны настали трудные дни. Недавнее благополучие, так прочно обосновавшееся на крепких устоях взаимной любви, поколебалось. Впервые за годы беспечального супружества она усомнилась, действительно ли любила своего мужа, не принимала ли она призраков, сопутствующих любви, за истинное чувство. Внимание и нежность, до которых так падко девичье сердце, могли ее обмануть. Обожание и знаки влюбленности, вначале безразличные, становятся терпимыми, привычными и, наконец, желанными, ничем не омрачаемые годы этот красочный фасад обновляют, и кажущаяся любовь все более походит на истинную.

Жестокие испытания разворошили то, что было сокрыто под спудом лет, из–под вороха призрачного благополучия поползли сомнения — первые вестники душевного разлада. Они устремились к минувшему, чтобы в новом свете его разглядеть. Одержимая недобрыми подозрениями, Евгения Михайловна так долго сравнивала и сопоставляла, уходила в прошлое и возвращалась, пока с горечью не убедилась, что слишком поздно прозрела.

Пытливая мысль, подобно падающей капле, тем мучительней, чем выше от земли ее источник. Догадка о торжествующей несправедливости лишила Евгению Михайловну покоя.

Ардалион Петрович делал все возможное, чтобы вернуть расположение жены. Заботливый и нежный, готовый исполнить ее малейшее желание и прихоть, он, пренебрегая заседаниями и встречами, все вечера проводил с ней. Пузырев любил Евгению Михайловну, да и как было ее не любить? Уравновешенная и покорная, она почти никогда не выходила из себя. Иногда, правда, черты ее лица как бы застывали и глаза покрывались ледком, тогда ни словом, ни участием не тронешь ее. Платья она носила по его выбору, он приучил ее пользоваться дорогими духами и покрывать губы яркой помадой. «Изящная внешность хозяйки дома, — говорил он, — фирменный знак семьи». Время от времени Евгения Михайловна надевала свои прежние платья — слишком скромные и простые для взыскательного вкуса новых друзей — и в них принимала прежних знакомых. Отправляясь к ним в гости, она не красила губ и душила платья другими духами… Ее голубые, теплые глаза временами темнели и сияли внутренним светом. В такие минуты Ардалиону Петровичу казалось, что прекрасней его жены нет женщины на свете. Она была удобной и приятной подругой, ничего лучшего он себе не желал.

С того несчастного вечера, когда Евгения Михайловна так сурово отчитала его и внезапно закончила угрозой, она стала ему еще дороже и милей. Как ни горько прозвучали ее упреки, Ардалион Петрович и в них нашел утешение. Ему начинало казаться, что жизнь его стала бы намного легче, если бы чаще звучало ее осуждение, пусть строгий, но справедливый суд. Как после исповеди, в тот вечер и на следующий день душа его как бы просветлела. В надежде, что упреки и сочувствие жены примирят его с ней, он все чаще раскрывал ей свои заветные чувства, признавался в том, о чем до сих пор не посмел бы обмолвиться.

— Хороша пора молодости, — вдруг мечтательно скажет он, — живешь так, как бог тебя надоумил. Никому ты не нужен, и тебе нет дела до других. И любишь и дружишь с кем душеньке твоей угодно. Никто не подскажет: вон тому поклонись, а на этого плюнь или смажь его по физиономии.

Одержимый жаждой сочувствия и сострадания, он щедро изливал ей свою печаль. Евгения Михайловна с видимым безразличием слушала его. Прежде чем ответить, она призадумается и долго будет разглядывать свой свежий маникюр, как бы любуясь своим отражением на блестящей поверхности ногтей.

— Хотела бы я видеть, — со скучающим видом заметит она, — кто заставит меня любить или ненавидеть по заказу. Разве это зависит от других? Или я чего–то не поняла?

— Именно от других, — горестно жалуется он. — Всякий раз, когда мне хочется поддержать молодое дарование, выясняется, что это обидит одного из ученых. Нельзя не считаться с ним, все мы, как выразился весьма почтенный академик, образуем бастион, передовой форт науки… Вот и согрешишь перед собственной совестью: вместо «да» скажешь «нет», посоветуешь молодому человеку не жалеть трудов и поработать еще, время на его стороне.

Евгения Михайловна терпеливо выжидает новых признаний. Она понимает, что от нее ждут сочувствия, и, вздохнув, она скажет:

— Кажется, у Гёте вычитали мы: «Людей соединяют настроения и разделяют мнения».