Максим Зверев - Заимка в бору

– Ишо бы то че? Полиция не допустит, – уверенно сказал купец.

– А игде она, полиция-то, ваше степенство? Городовым и то жизнь, однако, дорога. Усе попрятались, ни одного полицейского крючка не видать.

– Да разве имя мыслимо управиться – насупротив их тыщи, – вмешалась в разговор женщина, прибежавшая из соседнего двора с мокрыми руками и в переднике в мыльной пене.

– Сказывают, дитятки мои, Степаниды фатерант 10 10 Фатерант – Квартирант? ( примечание редактора ) – околодошный нагишом прибег домой. Усё их благородие в синяках – зато охальники над имя изголялись, – добавил седой старик, опираясь на палку, совершенно равнодушным голосом, словно радуясь случившемуся с околоточным надзирателем.

В это время по взвозу к пожарной каланче поднялся пьяный босой парень. В ушки сапог он продел ремень, повесил на шею. В каждом стояло по стеклянной четверти с водкой. Пошатываясь, парень руками придерживал сапоги с четвертями.

– Ты чево энто, стервец экий, в кабаке водку спер? А? В чижовке, видно, не сидел ишо на воде и хлебе, ворюга окаянный, – не вытерпела одна из женщин.

– Хто, я – вор? – огрызнулся парень. – Всем раздають на винном складе. От ево до города народ вповалку лежит пьяный. А хто ишо могет, несуть, да не по две четвертухи, а по четыре: в сапогах на шее и в руках. Мне далече до дому, две бросил и энти две едва волоку.

Не успел договорить, как далеко на окраине города, над винными складами, возникли черные клубы дыма.

– Так и есть, подожгли! – воскликнул отец.

И в ту же минуту с каланчи ударил набат. Сразу же пожарный в медной каске распахнул широкие ворота пожарной, перед ними стояла пожарная машина. Хомут с дугой для коренника был прикреплен гужами к оглоблям и подвешен. По бокам висели два хомута для пристяжных. Из конюшен, грохоча копытами по деревянному полу, выбежали гнедые сытые кони. Они сами вставили головы в хомуты. Пожарные только набросили шлеи, быстрыми движениями закрепили упряжь и вскочили на пожарную машину. В это время так же быстро выдрессированные лошади само-запряглись в красные телеги с бочками.

Прошло всего несколько минут после первого удара набата, а тройка с пожарной машиной с места в карьер вынеслась за ворота. За ней поскакали парные упряжки с бочками. Звуки сигнального горна и звон колокольчиков под дугами стихли вдали.

Далеко в городе бил набат центральной пожарной. Но что могла сделать горстка пожарных с разбушевавшимся огнем на винных складах?

Как потом выяснилось, кто-то вырвал кляп из бочки со спиртом, швырнул спичку. Большое здание запылало, наполненное людьми, потерявшими способность двигаться. Это было страшное зрелище. Трагедия неумолимого протеста людей, не желающих своей бессмысленной гибели на войне и ставших жертвами дикой, необузданной огненной стихии…

– Митя, сейчас же едем отсюда! – настаивала мать и направилась к лошади. Отец пошел за ней, а я бросился отвязывать Гнедка.

Весь день никто не отлучался с заимки. Дым над городом был хорошо виден с нашей крыши. Меня с трудом уговорили спуститься. Всю ночь мать не могла уснуть и утром встала с головной болью. Отец оседлал Гнедка и решил съездить посмотреть, что творится в городе. Его долго не было. Мать начала волноваться. Наконец заржал конь и отец въехал в открытые ворота. Мы бросились к нему.

Можете себе представить, в городе полное спокойствие! – воскликнул отец, спрыгивая с лошади и подавая мне повод. – У Воинского присутствия огромные очереди навобранцев. Словно ничего не произошло. Догадайтесь, что усмирило новобранцев?

– Ну же, говори скорее! – заторопила мама.

Воинский начальник, оказывается, успел дать телеграмму в Новониколаевск, прежде чем нырнул «в подполье». Из Новониколаевска прискакали казаки. Человек сорок, с хорунжим и урядником. Мгновенно по городу разнеслось—«казаки приехали». И все сразу присмирели. Я сам видел, как верховые по двое и трое разъезжают по улицам. Десятки тысяч смирились перед горсткой казаков. Вот на чем держится трон – на их нагайках, – с возмущением сказал отец.

Мама испуганно оглянулась и прижала палец к губам.

К вечеру на улицах появились робкие фигуры конных и пеших городовых. На пристани шла посадка новобранцев на баржи и пароходы. Мобилизованных со всего верхнего плеса будущих солдат повезли по реке в Новониколаевск, к железной дороге, умирать «за веру, царя и отечество!»

Такие же разгромы призывниками винных лавок и магазинов произошли в Старом Кузнецке и в Камне.