Иван Свистунов - Все равно будет май

Те же мужики!

Вот почему непривычный вид летнего женского платья не мог не заинтересовать Карайбога. Словно сама довоенная весна вышла на перекресток, удостоверившись, что не палят больше оглашенные пушки, не трескаются лихие мины, не воют низвергающиеся с неба, как божья кара, штурмовики.

— Вроде молодая, — всматривался Карайбог в женщину. Сделал еще два-три шага и убедился: — Точно! Молодая!

Лица женщины он еще разглядеть не мог, но фигуру ее в легком платье видел отчетливо. Широкие плечи и под стать им такие же широкие бедра при тонкой талии образовали весьма обольстительный изгиб. Ветер старательно приглаживал подол платья, отчего еще рельефней выделялись полные икры сильных, слегка расставленных ног.

— Эк выставилась, кобыла! — в сердцах крякнул Карайбог. — Бесстыжий все-таки они народ, эти бабы! Яп-понский бог!

Теперь он разглядел и лицо женщины. Бледноватое, с двумя морщинами у рта и синеватыми тенями под глазами, оно не понравилось Карайбогу. Только волосы у женщины были чисто арийские: золотая пушистая пена, небрежно всклокоченная над лбом. Летний вырез платья открывал телесную свежесть шеи, мягко переходящую в плечи. Такими же белыми были и руки, лишь выше локтей прикрытые короткими рукавами.

— Сдобная фрау, — усмехнулся Карайбог, невольно замедляя шаг.

Женщина смотрела на него пристально, словно именно его и поджидала здесь на перекрестке.

Карайбог остановился. Лицо женщины было прямо перед ним, глаза в глаза. Светло-серые, большие глаза немки смотрели на Семена с тревожным ожиданием.

И сразу забылся поблекший цвет щек, синеватые тени, морщины у рта. Ни высокая грудь под легким платьем, ни тонкая талия, ни широкие бедра уже не имели никакого значения по сравнению с глазами. Ясный и тревожный их мир все затмил, оттеснил, отодвинул назад. Напомнили другие, такие же светлые, — Настеньки.

А женщина смотрела на него пристально, в упор. Карайбог нахмурился. Что нужно от него фрау? Зачем вылезла она на свет божий из своего подвала или бомбоубежища и уставилась на него серыми тревожными глазами?

Словно почувствовав вопрос русского, женщина робко проговорила:

— Рус зольдатен…

И запнулась. На блеклых щеках проступила розовая краска, чуть посветлела синева под глазами. Семену даже показалось, что они блеснули слезой.

Немка повторила дрогнувшим голосом:

— Рус зольдатен… ком…

Карайбог не был силен в немецком языке, но такие обиходные слова знал хорошо. Насторожился. Даже машинально поправил ремень висевшего на плече автомата.

Все стало ясным, как после политбеседы замполита полка. Немка вылезла из своей тайной норы, чтобы завлечь опрометчивого и доверчивого советского воина. Клюнь только на ее прелести — уведет она тебя в подворотню, в чертову неразбериху развалин, а притаившиеся там, еще не добитые фашисты тихо и аккуратно ухлопают тебя, как глупую говядину. И поминай тогда как звали гвардии младшего лейтенанта Семена Карайбога, ветерана войны, протопавшего весь безмерный путь от Москвы до Берлина.

«Нет, шалишь, гитлеровское отродье! — с гневом думал Семен. — Не на такого простака напала. Белой шейкой меня не возьмешь! Яп-понский бог!»

Семен отлично знал обстановку, сложившуюся в когда-то многомиллионном, а теперь полуразрушенном городе. Хотя и вывесили перепуганные берлинцы белые простыни из всех уцелевших окон и балконов, и бродят наши ребята по коридорам и парадным залам имперской канцелярии, и нельзя найти на грязных закопченных стенах рейхстага и клочка свободного места, чтобы расписаться, а все же есть еще в городе фашисты, оказывающие бессмысленное сопротивление. По ночам из развалин, из-за углов стреляют в советских солдат и офицеров.

Все это хорошо знал Семен Карайбог. Сам поучал своих солдат:

— В Берлине, ребята, уши не развешивайте. Ночью из расположения части — ни шагу. Да и днем остерегайтесь. Фашист и мертвый укусить может. Как скорпион. Одним словом, как в уставе сказано: будьте взаимно бдительны!

Но те слова были только теорией. Правильной теорией. А вот теперь он сам — лицом к лицу — стоял перед хитрой и коварной ловушкой врага. И враг был особый: без автомата, без фаустпатрона, без парабеллума. Оружие его — другой системы: легкое платье с вырезом, белая шея, тонкая талия. В глаза враг смотрит прямо, не таясь, не лукавя.

Гнев клокотал в душе Семена Карайбога, как кипяток в котелке.

— Вот гадина! Знает, что их дело табак, а все же норовит еще хоть одного нашего парня угробить, будто мало людской крови пролили они во всей Европе.