Николай Руденко - Ветер в лицо

И никто теперь о нем не думает и не говорит, как когда-то Коля Круглов — «литературная мелкота»...

Макар Сидорович как-то встретился с ним на Крещатике. Несумной величественно, как когда-то молодому поэту-студенту, протянул ему холеную руку, потом похлопал по спине, процедил сквозь зубы:

— Хорошо выглядишь. Молодчина! Пойдем, старик, по кружке пива выпьем. Я знаю одно злачное место, где есть прекрасная тарань...

Макар Сидорович отказался. Несумного это ни нисколько не смутило, — кажется, даже порадовало.

— Ну, будь здоров, старина. Если что-то нужно — звони, не забывай... Номер в гостинице, билет на поезд или что-то другое — пожалуйста. Я земляков не забываю. Не так, как некоторые, что от народа отрываются...

Такие метаморфозы происходят с человеком, когда он знает, что и как надо «подкармливать».

В отношениях Лизы и Василия Великанова, кажется, все было ясно — они дружили много месяцев, их часто видели вместе. Друзья смотрели на них, радостно улыбаясь:

— А чем не пара?.. Если Лиза ходит на низких каблучках, почти не заметно, что она выше Василия. И подумаешь, какая беда! Зато парень — что надо... И красотой взял, и смекалкой, и добрым сердцем. А музыкант какой! Сыграет на аккордеоне — то плакать, то танцевать хочется...

Но это пока было ясно для других — не для Лизы и не для Василия. Василий нравился девушке, но в ее сердце еще жил другой образ любимого. Великанов это понимал, действовал осторожно, не признавался ей в любви, боясь, что может оттолкнуть ее, — тогда порвутся и те ниточки дружбы, которые связывали их.

Между Лизой и Лидой установились еще более сердечнее отношения, чем были раньше. Лида родила сына, ему сейчас было пять месяцев. Смуглый, весь в мать! Она берет его крошечное тельце в смуглые ладони, поднимает над головой.

— Смотри, сынок, как быстро растут деревья! Вон, видишь эти клены?.. Когда-то там был густой лес. Фашисты его сожгли, — партизан боялись. А сейчас молодые клены выросли. И мы вырастем, вырастем, — подбрасывает она ребенка.

— Ты с ним разговариваешь, как со взрослым. Будто он что-то понимает, — смеялась Лиза.

— Он? — Восторженно удивлялась Лида. — Все понимает! Конечно! Видишь, как смеется! Знает, что матери весело...

И она радостно целовала своего Юрася в пухленькие, сочные округлости — выше ножек.

Однажды она спросила Лизу:

— Когда же ваша свадьба с Василием?.. Пора! Или обжегшись на горячем, дуешь на холодное?

— Почему ты думаешь, что холодное? — Неожиданно обиделась Лиза. — А может, и это горячее?..

— Это же пословица, — смеясь, поцеловала ее Лида.

— Если бы ты знала, какой он хороший!.. Только как-то страшно. Боюсь, что смеяться надо мной будут. Я почему-то вбила себе в голову, что муж должен быть выше меня...

— Какие глупости!.. Кого любят, с того не смеются. А на заводе любят и тебя, и Василия.

Лида пополнела, но от этого стала еще красивее. Она теперь никому не завидовала. Когда шла по улице с ребенком на руках и ее останавливали женщины, чтобы полюбоваться маленьким чернявым лицом младенца в обрамлении тонких кружев, — верила, что все завидуют ей.

Люди, как и полагается, забыли, кто был отцом ребенка, а Лида — тем более. Она была счастлива!..

А вчера произошло такое.

Лида гуляла с ребенком в заводском сквере. Вдруг чьи-то тяжелые руки, протянутые через ее плечи, отодвинули легкую накидку, покрывавшую лицо ребенка. Лида испуганно обернулась. Глядя ей прямо в глаза, улыбаясь доброй улыбкой, напротив нее стоял Игнат Сахно. Он был одет в новую черную пару, в вышитую сорочку со стоячим воротничком, что мало подходила к его костюму.

Улыбающееся лицо казалось еще шире, чем обычно, а острые углы скул — беспокойно подвижными.

Сахно молча взял на руки ребенка, пошел рядом с Лидой. Она растерянно смотрела на него, не зная, как ей держаться с ним.

— Хороший мальчишка!.. Агу, агу!.. Ишь, как смеется! Ну, казак, посмотри на небо. Во-о-он!.. Высоко-высоко... Это реактивный. Понимаешь?.. Да тебя, я вижу, это пока мало интересует... Вот и отлично! Замечательно, казак...

Личико ребенка расплывалось в безмятежной, доверчивой улыбке. Лида не выдержала, — тоже улыбнулась...

Игнат Петрович проводил ее до самого дома. Лида пригласила его на стакан чая. Нет, Сахно никак нельзя назвать разговорчивым... «Да», «нет», «спасибо». И все время смотрит на Лиду. Потягивает чай с блюдечка, а глаза на Лиду направлены. Достает сигарету из пачки, разминает в пальцах, а сам все время на Лиду смотрит. Глаза у него хорошие, добрые. О цвете нельзя сказать ничего определенного, как о цвете осеннего неба. Зато впечатление от взгляда приятное, — сразу чувствуешь: искренний, сердечный человек на тебя смотрит.