Николай Руденко - Ветер в лицо

Вчера после работы к Макару Сидоровичу зашел Коля Круглов. Он заговорил о вступлении в партию. Давно парторг ждал этого разговора, знал, что он вот-вот должен произойти. Знал Макар Сидорович также и то, что именно заставляет Круглова несколько медлить с подачей заявления в партийный комитет. И он не ошибся, Коля тоже боролся в себе за нового Круглова, — рассудительного, уравновешенного. Ему стыдно было вспоминать о разрыве с Лизой, мордобое, выпивке... Именно об этом он и заговорил с Макаром Сидоровичем, спрашивая, как к этому может отнестись партийное собрание.

— Да, как надо, Николай. Спросят: «Скажите, товарищ Круглов, вы часто будете улучшать свое настроение водкой?..» Если не боишься этого вопроса — подавай заявление...

А сегодня Коля пришел в комитет с заявлением.

Макара Сидоровича несколько беспокоило — как сложится дальше личная жизнь Круглова?.. Жаль, что его первая женитьба не была такой счастливой, как у Сокола. Владимир и Густонька — это замечательная пара. Навсегда! Однако Макар Сидорович и за эту сторону жизни Круглова был спокоен: ему сейчас только двадцать один, а в таком возрасте жениться, — причем во второй раз! — отнюдь не обязательно.

Пусть поживет, оглянется, созреет сердцем...

А за Сумного Доронину до сих пор стыдно.

Надо было выварить его хорошо в заводском котле, чтобы слетела с него вся мишура, холодная рыбья чешуя скользкого приспособленчества. Так нет, отпустил, — вот вам и мой кувшин на капусту!

Как-то восемь месяцев назад Сумной повез в Киев большую статью о творчестве известного поэта-лауреата. Статья была написана в возвышенно-восторженном тоне, в каждой фразе красовались самые отборные эпитеты — «прекрасный», «выдающийся», «любимый»... Редактор журнала прочитал статью, пожал руку Сумному и удовлетворенно сказал:

— Отлично!.. В следующий номер. Есть только одно замечание. Собственно, не к статье — фамилии автора. Возьмите себе псевдоним. Неудобно как-то — есть уже литератор с такой фамилией. Читатель запутается...

— Правильно! — Воскликнул секретарь редакции. — Значит, подпишем... Как? Во всяком случае – не Сумной... — Загляделся на потолок, задумался. — Гм! Благозвучно... Так и подпишем — Несумной. Чем плохо? Ха-ха-ха!

С тех пор Сумной — Несумной. И чего бы ему грустить? Известный поэт-лауреат, прочитав статью Ивана Несумного, пригласил его домой, подарил книгу с автографом, который красноречиво говорил: «Талантливому критику И. Несумному с искренним желанием в ближайшее время видеть его в передовых рядах агрономов литературной нивы, какими мне представляются критики».

Иван показал книгу с автографом редактору журнала — и сразу же вырос в его глазах. И хотя тот сам его породил, но только сейчас осознал всю его «талантливость», проникся к нему большой уважением.

Через неделю Несумной работал в отделе критики журнала, а через два — заведующим отделом критики.

Его имя упоминалось в газетах среди молодых одаренных литераторов. Издательства заказывали ему «закрытые» рецензии на рукописи, а газеты и журналы — «открытые» рецензии на книги.

Так на литературном поприще появился новый «агроном». Основные методы его «агротехники» заключаются в том, что он подпитывает панегириками те литературные стебли, которые уже выросли, окрепли и не требуют никаких подкормок. Даже наоборот — чрезмерная подпитка негативно влияет на корни: они становятся слабыми, ленивыми, плохо держит стебель в почве, посылают зернам главным образом те соки, которые получают от И. Несумного, и очень мало тех, которыми богата мать-земля.

Вторая часть деятельности этого «агронома» — прополка. Выпалывает он все живое вокруг своих прославленных любимцев, не оставляя даже неокрепшие стебельки, которым следовало бы дать немного подпитки, — и они крепко ухватились бы за грунт, заколосились бы щедро и много.

И если посмотреть на ниву, которую изображает в своих статьях этот «агроном», то на необъятной площади увидишь три-четыре колоска, а между ними и вокруг них — пустота...

Теперь его чаще можно увидеть на даче известного поэта-лауреата, чем в редакции. Он располнел, лицо из серого стало красным, незаметно даже следов от недавних угрей. Ремешок на штанах ему теперь носить неудобно, потому сжимает живот — носит шелковые подтяжки. О нем говорят: «распоясался...» Но говорят это в бильярдной и в буфете, когда там нет известного поэта-лауреата.

В последнее время И. Несумной даже статьи перестал писать — он пишет красным карандашом резолюции на стихах, которые попадают к нему в редакцию, — если это стихи лауреата — «отлично» или даже «гениально», а если это стихи литературных «середняков» или молодежи — «отклонить», «доработать», «слабое знание жизни», «не отражает действительности»...