Николай Руденко - Ветер в лицо

Рассказав Валентине об эпизоде ​​на вокзале, он так и не дождался ее ответа. Она осталась сидеть в бледной, холодной окаменелости, а он, боясь ее молчания больше, чем суровых слов осуждения, вышел из дома, пошел на завод. Несколько ночей провел в кабинете, надеясь, что Валентина очнется, начнет его искать и в первую очередь, конечно, позвонит по телефону. Но телефон молчал. Утром, как всегда, начинались звонки. Федор лихорадочно хватал трубку, но Валентина не звонила, не заходила... Сам же он не хотел и не имел права идти к ней. Зачем он пойдет, о чем будет говорить? Она все знает. Пусть решает так, как подсказывает сердце...

Полнедели прожил в надежде, в ожидании. Неужели она оставит без внимания то, что совершенный им обман был подсказан любовью?.. А сегодня, когда закончился рабочий день, он вышел из заводоуправления с тяжелой головой. Какой ты наивный, Федор! Почему это Валентина должна думать, что надо, а что не стоит принимать во внимание? Она жила с тобой потому, что сначала считала Виктора мертвым, а затем — подлым, нечестным... Сейчас Валентина знает правду... Но вот шевельнулась другая мысль: неужели только из-за этого?.. Разве она сирота, которой негде приклонить голову?.. Нет, если не простит, то только потому, что она в тебе глубоко разочаровалась.

Горлица, заметив присутствие человека, тряхнула крыльями, поднялась в небо и исчезла за одиноким дубом, что стоял в степи, задумчивый, крепкий, как сказочный витязь на распутье. И сразу же серый мраморный обелиск стал холодным, неуютным, мертвым... Федору стало жутко от гнетущего одиночества, он с радостью заметил, что по степной дороге в город бежит грузовая автомашина. Вот она вырастает в размерах, приближается... Надо остановить ее, вернуться домой. Но куда — «домой»? Где теперь твой дом?

И вдруг он вспомнил — Сотник сегодня в пять вечера должен был уехать... Уедет или нет? Ведь он уедет только в том случае, если Валентина ничего ему не сказала. А если сказала — он, безусловно, задержится на несколько дней, а потом... Даже подумать страшно, что будет потом.

Да, да, очень важно — сказала или нет? Но Федор может об этом узнать, ничего не спрашивая у Валентины. Надо сейчас же поехать на вокзал. Федор увидит Сотника, обязательно увидит, если он действительно уезжает...

Поднял руку, машина остановилась.

— Куда вам? — Спросил незнакомый шофер.

— До вокзала.

— Садитесь в кабину.

Через полчаса, глядя на большой циферблат электронных часов, висящих на углу вокзала, под самой крышей, Федор бежал по перрону, натыкаясь на встречных пассажиров. Вот и пятый вагон. Федор вздохнул, замедлил шаг, невольно приложил ладонь к груди — снова закололо в сердце. И тут он увидел в окошке вагона худое, серое, с двумя глубокими морщинами на высоком лбу лицо Виктора. Глаза у него красные от бессонницы, весь вид такой, будто его несколько месяцев трясла нещадная лихорадка.

«Не знает» — с облегчением подумал Федор, отходя от вагона, чтобы Сотник его не заметил. Но облегчение было минутным. Опять вина перед другом заговорила полным голосом, снова двинулся в груди колючий еж проснувшейся совести. Нет, так дальше жить нельзя! Надо резать по живому. Раз и навсегда. Хватит с него молчаливой, одинокой муки. Он должен, наконец, стать человеком, а не перекати...

Федор подбегает к окну вагона, кричит:

— Виктор! Я должен тебе рассказать... Ты не должен уезжать!

У него такое ощущение, как бывает только во сне: кричишь, а голоса нет.

Сотник смотрит куда-то в пространство, через голову Федора, будто не видит его и не слышит. Затем глухо говорит:

— Я все знаю. Ты опоздал, Федор... На восемь лет опоздал.

Круто поворачивается, отходит от окошка и исчезает за перегородкой купе. Федор стоит на перроне, ссутулившийся, беспомощный, не испытывая никакого облегчения от того, что он теперь вполне освободился от тайны, его угнетающей, мешающей жить. Может, только сейчас и начинается для него настоящая казнь?.. В ушах звенит, как звенело когда-то на фронте, когда его стальную каску осыпал мелкими камнями недалекий взрыв снаряда... Но почему же Виктор уезжает? Почему?.. Значит, Валентина решила... Нет, этого не может быть! Неужели Федор вместо тяжкой кары получит вдруг не ворованное, а настоящее, добровольно узаконенное счастье?..

На тоненькой и ненадежной струне, как на осенней степной паутине, в его сердце зазвучала надежда.

Лиза вбежала на Верину половину возбужденная, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы. Во всем ее облике просвечивало тревожное нетерпение. Вера, что как раз мыла пол, бросила влажную тряпку и, держа грязные руки подальше от короткого ситцевого халатика, который крепко стягивал ее в талии, молча повернулась к сестре. Она сразу поняла — случилось что-то чрезвычайное. Иначе Лиза не позволила бы себе переступить ее порог.