Фёдор Пудалов: Лоцман кембрийского моря

— Вот это приключение! В кино не увидите! Везет же на голодный желудок! — воскликнул Василий. Он убежден был, что с его рабочими надо обращаться, как с детьми.

А они отлично видели это, с насмешкой принимали… и поддавались, как дети.

— Вот так везет! — сказал Женя.

И опять с любопытством пошли за веселым и вспышливым студентом. С ним весь месяц каждый день они выходили как на прогулку с приключениями, а не на тяжелую земляную работу.

Василий спрятал карту с невероятно довольным видом и повернул на юг вдоль края ущелья.

Сеня шел вслед за Василием Игнатьевичем, обернулся к бригаде и сделал обезьянью гримасу всеми мышцами лица, с круговращением глаз. Бригада поняла, что ради беды начальника стоит простить ему пол-ужина. Это были очень милые ребята и образцово-показательные летуны. Сеня уже нашел для себя утешение в мысли, что начальнику задержка может сорвать не один ужин, а все дело.

Всего месяц назад они слонялись на Великой Сибирской магистрали, свободно побывали на важнейших стройках. Такие летуны всех возрастов растащили на Кузнецкстрое в один год 75 тысяч пар сапог — тройной комплект на 25 тысяч строителей. (Нанялся — получай сапоги, как спецодежду, бесплатно.)

Опытные вербовщики распознавали таких за двадцать метров безошибочно и уже не брали.

Зырянов обрадовался, что подхватил своих беспризорников, потому что вербовщики, опытные и неопытные, честные и недобросовестные, забирали поголовно всю блуждающую и передвигавшуюся на магистрали рабочую силу, сезонников, крестьян, сорвавшихся с мест, десятки и сотни тысяч людей.

Василий на обязательной практике между вторым и третьим курсами взял на Байкале самостоятельный участок, что было совсем не обязательно для студента. А взял — приходилось «уложиться в хозрасчет. А рассчитали мне смету копейками». Вот как он жаловался. Он не мог тягаться с вербовщиками Кузнецкстроя и других гигантстроев пятилетки, которые обещали всем двуногим и двуруким новые сапоги и самые длинные рубли от Атлантического океана до Великого.

Семен Тарутинов, высокорослый и тонкотелый парень лет восемнадцати, заявил Зырянову:

— На Байкал мы поедем, товарищ начальник: я и мои неразлучные соратники. Рекомендую, товарищ начальник: вот этот сибирский француз Евгений фамилии еще не имеет, называется Легкомысленный Джазик. Кланяйся, Джаз!

Евгений Джазик поклонился с живостью и приятностью, но Василию показался не похожим на французов, каких он видел в кино. У Евгения было медно-красное лицо с орлиным носом между глубоко сидящих глаз и втянутых щек. Хотелось представить его с индейской раскраской и орлиными перьями на голове. В руках у Жени была лопата, а надо бы лук с пучком стрел.

Умные глаза с острым взглядом, характерные для охотничьего народа, обнаруживали напряженное внимание к разговору — не к условиям найма, — возбуждаемое прежде всего великим авторитетом Сени и любопытством к новому человеку.

— А этот, — Сеня безнадежно махнул рукой на малорослого парнишку с плоским лицом и очень широко раздвинутыми глазами: — Ваня, то есть Молчаливый Дубочек. Не обижайтесь на него, товарищ начальник. Его преследует родовая месть…

У Вани не шевельнулась ни одна черточка в коричневом лице, неподвижными остались вытянутые губы и безучастными черные глаза в узких прорезях.

— Найдем вам нефть. Это мы сделаем для вас… раз в жизни. Разрешите узнать имя-отчество?.. Как раз мы нуждаемся временно в легкой работе, после расшатанного организма на Кузнецкстрое. Так что нефть найдем, Василий Игнатьевич!

Вот какие это были огольцы, и они бесили Зырянова весь месяц на Байкале.

Сергей и Андрей, каштановолосые, сероглазые потомки первых русских в Сибири, неутомимые и крепкие, как медвежата, неподатливые, как дубки, совсем не обращали внимания на своего нанимателя и начальника и делали только то, что Сеня «одобрял».

Ваня отделывался от неугодной работы якобы незнанием русского языка и без стеснения пользовался тем же русским в других случаях — немногословно и очень точно. Ваня пришел с Эргежея, на Лене. Он казался очень серьезным с виду благодаря неподвижным чертам лица.

Женя никогда не спорил с Зыряновым, очень ловко уступал стычку товарищам и охотно занимал позицию заинтересованного наблюдателя… Он привык с младенческих лет к неограниченной охотничьей вольности — стройный, гибкий эвенк с реки Полной, на Лене; по-старому — тунгус.