Лев Лондон - Строители

К заказчику людей не прикрепляли, он ходил один. «Будет и так доволен, людей не хватает», — говорил Воротников. Но председателя комиссии сопровождали несколько человек: Петр Иванович, Тоня из производственного, которая очень умело записывала замечания (три-четыре замечания она писала под одним номером, отделяя их не точками, а запятыми), иногда сам Воротников или главный инженер.

После подписания акта членов комиссии приглашали во вторую комнату — заседание, как правило, проходило в двухкомнатной квартире с красивыми обоями, — где уже был накрыт длинный стол.

Тут раза два в году Петр Иванович слышал приятное.

Обычно председатель комиссии поднимал тост за «прораба-генподрядчика Петра Ивановича, который…». После третьей рюмки к Петру Ивановичу подходили прорабы-субподрядчики: отделочник, сантехник, электрик. «Хоть ты, Петр Иванович, и строг больно, — говорили они, — но справедлив. Понимаем — генподрядчик! Ничего не поделаешь. Твое здоровье, Иванович!»

Но с некоторых пор, уже лет, наверное, десять, стол не накрывался. Комиссия уезжала, кисло улыбаясь. Правда, потом прорабы складывались по трешке и конторский Олег бежал в гастроном. Мастер Иван Иванович, по старой привычке считавший себя прикрепленным к пожарникам, пробовал было приглашать их остаться, но молодые лейтенанты — капитаны уже ушли на пенсию — отказывались. Они холодно улыбались и обещали через два дня приехать проверить, как выполняются их указания. От этих стеклянных улыбок по спине мастера пробегал холодок.

Долго ли на трешку можно погулять? Через час все расходились. Оставались только Петр Иванович и сторож, обычно пожилая женщина. Петр Иванович ходил по этажам, проверял, не текут ли краны. Не дай бог, ночью — авария! Из поколения в поколение прорабов передавалась страшная история: когда-то, где-то, кто-то не проверил краны. Двое суток с двенадцатого этажа лилась вниз вода (конечно, вода текла именно с самого верхнего этажа!), и когда пришли утром в понедельник — все залито.

Дом был пустынен и безмолвен, только под ногами шуршала бумага, положенная на паркет. Так получалось, что Петр Иванович словно прощался с каждой квартирой. Что-то странное было в этой тишине, в пустых, совершенно пустых комнатах…

Где-то, может быть, в этот день людям, счастливым и радостным, вручались ордера. Для них этот построенный дом был близок. Часть его, отгороженная перекрытием и несколькими перегородками, называлась квартирой. «Их квартирой», где каждый метр, каждый угол были заранее распланированы: тут тахта, тут сервант, а здесь — вот здорово, ниша! — обязательно будет книжная полка.

Наконец Петр Иванович выходил из дома. В последний раз, уже направляясь к остановке автобуса, он оглядывался. Дом был незнакомым и странным — без крана! Только что, до комиссии, это еще была стройка, сейчас — дом. Он стоял темный, безмолвно что-то спрашивал Петра Ивановича, а может быть, звал… Нет, Петр Иванович к нему больше не придет, он не любил холодных, законченных домов. Завтра — уже будет другой «объект», новая стройка.

Теперь же получалось, что все, чем он втайне гордился, — построенные им дома не давали, оказывается, людям радости.

Вчера Самотаскин на Амурской исправлял столярку. Все трое — бабушка Дина, внучка Дина и Тимофей — с интересом смотрели, как Петр Иванович ловко снимал дверные полотна, оконные рамы, уверенно строгал и ставил снова на место. Бабушка Дина, приветливо улыбаясь, сказала, что у Петра Ивановича «золотые руки». Внучка Дина с серьезным видом сказала, что «дядя Такса исправил хорошо», но на всякий случай попросила телефон. Что хотел сказать Тимофей — неизвестно; наклонив голову, он пытливо смотрел на прораба. В тот момент Петру Ивановичу показалось, только ему и Тимофею было ясно, что столярные изделия искривились и, как ни строгай, по-настоящему их не исправишь.

Потом он исправлял двери у старухи, той, что сверху. По окончании работы она совала в карман Петра Ивановича мятую трешку «на бутылку» и никак не могла понять, почему он не берет.

— Ты уж прости, — говорила она, — больше у меня сейчас нет. Потратилась я… — Почему-то шепотом советовала: — Ты у Дины сколько взял? У нее десятку бери, не меньше, у нее есть…

Дина Александровна пригласила его на чай. Они сидели вдвоем за столом. Петр Иванович сначала молчал, но после третьей чашки вдруг начал рассказывать о вечной стройке, о своем отпуске, о трех построенных им домах, которые он впервые посетил. Вернулись после прогулки внучка Дина и Тимофей, они прошли в другую комнату, там о чем-то беседовали… А Петр Иванович все рассказывал. Дина Александровна изредка для виду подносила чашку ко рту. Она думала, что этот на первый взгляд сухой и невзрачный человек вдруг так странно раскрылся — оказался интересным. Думала то, что обычно в таких случаях думаем все мы, — нельзя судить о человеке по внешнему виду, но что обычно мы всегда забываем. Этот — глуп, этот — умен, этот — жаден, тот — душа нараспашку. А случай или судьба вдруг раскрывает нам человека совсем иным и щелкает нас по носу.