Ахмедхан Абу-Бакар - Рассказы советских писателей

Не было на побережье лучшего пловца, чем Эйти, его часто встречали рыбаки в открытом море, и он здоровался с ними за руку через борт лодки. Иногда парень напивался, буянил и лез в драку. Дрался с упоением, с веселым бешенством, порою отмахивался сразу от двоих-троих. Но, одолев противника, убегал прочь, закрыв руками лицо и мучительно рыдая без слез. Про эти его опасные странности люди давно знали и старались его не задевать. Зловещая тень безумной сестры как бы преследовала его, и он одиноко бродил по городу. А на работе в обеденный перерыв мало кто решался подсесть к нему с термоском.

Судьбе было угодно, чтобы его полюбила младшая дочь Невесты Моря, самая красивая из всех ее дочерей-красавиц. А что Эйти ее полюбил, то и вовсе неудивительно. Никто не заметил, как это началось, но стали их встречать вместе где-нибудь за клубом «Шахтер» или на высоком травянистом берегу реки вечером: стоят друг против друга, серьезные и строгие, не замечают даже людей, проходящих мимо. А в это время сестра Эйти тихо стонала в темном домике, окна которого были наглухо занавешены.

Видно, влюбленные обо всем договорились, и вот явился Эйти в дом Невесты Моря одетый в новый костюм, при галстуке. Говорил он не с матерью, а с Колей, потому что в отсутствие отца тот был главою семьи.

— Коля, я хочу жениться на Ако, — сразу же выложил Эйти.

— Я не против того, Эйти, — спокойно ответил Коля. — Только в твоем доме не все благополучно. А сестра моя еще глупа, боюсь, что она не справится. Надо подождать, пока не станет все нормально.

— Вот даешь! — произнес Эйти по-русски. Затем продолжал по-корейски. — Это же моя единоутробная сестра, Коля. Мы с нею сосали одну грудь у матери. Родители велели мне до самой смерти жалеть ее и беречь.

— Ако мне тоже единоутробная сестра, и за нее я тоже в ответе, — с достоинством проговорил Коля.

На этом и закончилось сватовство Эйти. Появилась было перед ними Ако, — вытолкнутая из соседней комнаты чьей-то быстрой тонкой рукой, заикаясь, пробормотала:

— Старший брат, извините… Я… на все согласна. Пусть…

Но Коля заорал на нее, пристукнув кулаком по столу, и прогнал:

— Сиди там! И с этого дня, чтобы твои туфли всегда были на месте, ясно? А иначе не жить тебе на свете.

Теперь влюбленные вовсе не могли видеться. Эйти приходил после дневной смены, прохаживался позади крошечного огорода под окнами и уныло свистел в два пальца. В свист этот он вкладывал все свое одиночество и тоску, терзая себя и других до глубокой ночи. А в дальней комнате Ако крутила ручку радиоприемника, придвигая нос к зеленому глазу индикатора, чтобы никто не видел ее слез, шмыгавших сквозь ресницы, как куропатки сквозь густую траву. Если же она замечала, что близко брат, то ввертывала звук на всю мощность, давая тем знать, что слушает музыку и вовсе не замечает призывных посвистов Эйти.

Прошел год, уже не тягостный для Невесты Моря, но мучительный для двух ее младших дочерей. Ако плакала, Томико дразнила ее. Простушка Ако, такая добродушная и болтливая: тра-та-та-та-та — тысячу слов в минуту, — бедная Ако стала похожа на призрак. Нос ее распух от вечных слез, волосы стали выпадать — по всей квартире валялись эти длинные, как сама тоска, черные волосы. «Эй, Ако! А-а-ко! — взвивалась Томико, теряя терпение. — Ако! Твой соловей снова прилетел, вон свистит, а на улице уже зима. Опять ты плачешь?» — «А что мне еще делать», — отвечала Ако, — «Иди и утопись в проруби, — советовала Томико, — чем реветь целый день». — «Не твое дело, мегера, злишься, что муж бросил, мегера!» — кричала разобиженная Ако, а Томико усмехалась в ответ: «Это я мегера?» — и отходила прочь.

— А-а… Что вы ругаетесь, глупые девчонки, — укоряла их мать, сжавшись на постели под одеялом: зимою она теперь сильно мерзла.

Томико никак не могла забыть своего мужа, хотя и желала ему истлеть где-нибудь под забором. Муж пел баритоном и на слух выучил много оперных арий, за что и ценили его в клубе «Шахтер». Разведясь с Томико, он женился на руководительнице художественной самодеятельности при клубе Рае Самолетовой, полной и приятной женщине. Томико тоже записалась в кружок самодеятельности, но при клубе «Строитель», и на районном смотре взяла первый приз за исполнение народного танца. Таким образом, ей удалось доказать свое: она, танцевавшая на удивление всем еще с детства, всегда была уверена в своем таланте, но никогда не думала выставлять его напоказ.

По случаю торжества Томико устроили гульбу, был приглашен в числе гостей и Эйти — к большому его удивлению. Он пришел на вечеринку позже других, для смелости хватив перед тем вина. Когда он разулся и вошел в комнату, там уже гремела радиола, и гости танцевали, высоко вскидывая ноги в капроновых чулках и пестрых носках — общество разучивало новый полюбившийся танец хали-гали. К Эйти порхнула виновница торжества, благоухающая, в белом гипюре. Томико забрала у него бутылку с шампанским и увела к сдвинутым в угол комнаты низеньким столикам. Усадив Эйти на пол за столик, Томика опустилась рядом и налила ему стакан водки.