Максимилиан Кравков: Утро большого дня

Внимательно просмотрев, Кунцов оборвал заголовок, называющий документ, и сказал, усмехнувшись:

— Доброму вору все впору!

А два указания плана запомнил твердо. Вскоре одно оказало большую услугу всем — и Кунцову, и штольне.

В лаве пропал угольный пласт. Шел спокойно и ровно и вдруг оборвался, сменившись пустой породой. В горном деле такие обрывы — не редкость. Они вызываются геологическими нарушениями в толщах торы. Нарушения разрывают и перемещают пласты угля и обычно в самые напряженные моменты прячут полезные ископаемые.

Так и случилось. Каждая тонна угля была на счету и внезапно вышла из строя целая лава! Управляющий штольней схватился за голову.

— Где искать? Минуты бегут!

Советская разведка Березовки только еще налаживалась.

Вот тогда Михаил Михайлович Кунцов и вспомнил о старом плане. И сыграл большую игру.

— Пустяки! — заявил он, осматривая аварийное место, — гоните сюда просечку!

На него — не геолога и не разведчика — посмотрели с недоверием. Он упрямо переломил его и заставил работать.

— У меня чутье! — приговаривал Кунцов, смеясь и потирая ладони.

Просечка пошла и врезалась прямо в потерянный пласт именно там, где наметил Кунцов, а точнее сказать — старый разведочный план.

Тогда же Марина Замятина, только что кончившая вуз, и прибывшая на Березовку шахтным геологом, с благоговением посмотрела на проницательного инженера. А Кунцов заметил синеву ее глаз и залюбовался стройной девушкой.

Старый план не подвел!

В памятный вечер Кунцова премировали деньгами и патефоном. Он сказал подходящую речь и поблагодарил за честь.

Разгоревшаяся от жары Марина, вместе с другой молодежью, неистово хлопала в ладоши. Кунцов доказал и совет его стал цениться.

Возвращаясь домой чуть-чуть под хмельком, он подумал о плане и сказал:

— Имею еще один козырь!

Но тогда же, несмотря на угар успеха, на отблеск Марининых глаз и на хмель, опомнился и вздрогнул.

— Не надо, не надо! Только не это...

Указание плана касалось той части пласта, уголь которого начали добывать четвертой лавой. Здесь открылась такая неожиданность, о которой и думать всерьез было страшно. В недрах горы таилась беда...

Кунцов пучил глаза и тряс головой.

— Допустить? Что я, сошел с ума?!

Многое допускал: себялюбие, черствость, ненужное упрямство. Мог и сфальшивить, но там, где это ему казалось несерьезным. Взять к примеру архивный план — кому оттого ущерб?

Но здесь совесть его вставала дыбом! Дело шло о благополучии штольни, о человеческих жизнях...

Поэтому, придравшись к трещинам в потолке, Кунцов распорядился забить четвертую лаву. Тогда авторитет его был велик, а нужда в четвертой лаве не так остра. Она простояла заброшенной целый год.

Все как будто бы обошлось и Кунцов даже начал гордиться. Кто, в самом деле, извлек из архива важнейший документ? Он! Кто использовал его данные для штольни? Тоже он! И разве не заслуга его, Кунцова, что, пренебрегая возможными нареканиями, он закрыл грозившую катастрофой лаву?

Последнее дело пришлось совершить незаметно, а на нем можно было сыграть. Досадно, но... что он мог сделать? Не тащить же на люди присвоенный план!

Кунцов был уверен, что поступает правильно. Такова уж была мораль, которую он принес из прошлого.

В деле будь честен, — поучала она, — не обманывай, не воруй, но и себя не забывай! Кто смел, тот и съел, не зевай!

Так он и поступил.

Все существенное, бывшее в плане, он пожертвовал штольне. А себе уделил лишь маленькую частицу — славу! Ценности материальной в ней не было, но она укрепляла его престиж и немножечко раздувала его действительную опытность.

В конце же концов, это был приз за удачу и сообразительность!

Другие поступали хуже, вспоминал Кунцов. Выдвигались, угождая начальству, или лукаво приспособлялись к политическим ситуациям. А он просто воспользовался фартом!

Но сегодня от предложения Фролова открыть четвертую лаву Кунцов пришел в ужас. Фарт завлек его в западню! Теперь оставалось одно: или карты на стол с этим проклятым планом, или катастрофа... Вот чем грозила ему реконструкция!

Сейчас Кунцов бросился в штольню, чтобы наедине придумать какой-нибудь выход и предотвратить беду.

В галлерею квершлага вступал боковой коридор, пробитый в угле. Это и был первый штрек.

При устье его, в нише стены, работали. Пробивали гезенк, вертикальное углубление на нижний разведочный горизонт.

Штрек отличался мокротой. Вода не успевала стекать по обветшавшим канавкам, мешалась с пылью и здесь всегда стояла густая грязь. По совету Вильсона, на время переустройства для стока воды пробивали гезенк. Работали заключенные.