Максимилиан Кравков - Утро большого дня

С каждым часом росло напряженное ожидание, возвышаясь до бурного оживления. Наступал долгожданный момент. Озабоченность последними приготовлениями от этого переходила в торжественный подъем и в Центральной штольне словно готовились к празднику.

После полудня начали пробивать печь в четвертой лаве. Звягин метнулся туда, указал направление, ушел и сразу его захлестнула волна собственных дел.

Домой он решил не ходить — некогда. В столовую тоже — шахтный буфет под рукой. Даже о Марине думал туманно, словно издали. Было решительно некогда!

Сейчас Роговицкий шагал впереди, а Звягин за ним с записной книжкой. Тянулся длиннейший квершлаг и надо было запомнить метры путей, чтобы знать, какие участки серьезней, а какие проще.

Роговицкий осматривал все. По дороге встретилась дверка, обязательно нужно было в нее заглянуть! В маленькой кладовушке, выбитой в стенке, лежал наготове инструмент. Заправленный, подновленный и не так, в обезличку, а каждая штука с дощечкой — хозяин указан.

Роговицкий одобрительно крякнул. Превратился в начальника, а остался таким же — простым, немного ворчливым и добродушным. Но решения принимал смелые. Подошли к гезенку.

— Где Хвощ?

Выступил заключенный, который вчера отказался работать.

Презрительно покосился и стал, заложив руки в карманы.

— Напиши ему, Лаврентьич, записку на заработанные ботинки!

Хвощ отступил, вынул руки и даже пожал плечом. Этого не ожидал!

— После смены, сынок, загляни в контору.

Отойдя от гезенка, Роговицкий сказал:

— Блатная душа, а работник хороший! Только надо увлечь. Я с Кунцовым повздорил, но партком меня поддержал. Оставляю бригаду в штольне! На свою ответственность оставляю. Отмахнуться от человека легко — катись, мол, колбаской! А ты его приручи, сделай своим! Смотри за ним в оба, а сам приручай! Как, Лаврентьич, надо увлечь?

— Надо, — тряхнул головою Звягин.

— Я увлеку, — задорно обещал Роговицкий и засмеялся.

Вдруг ему пришла мысль:

— Лаврентьич, давай график составим? Во всю, понимаешь, стену, чтобы каждый видел свою работу?

Звягин ударил себя по лбу.

— Как это я не догадался!

Ему все более и более нравился Роговицкий. Он представлялся спокойно идущим к своей хорошей цели. Он с презрением относился к препятствиям и всех увлекал за собой.

В комнате технического бюро на полу разостлали склеенный из полос огромный лист. Кто-то из комсомольцев лежал на животе и кистью выписывал цифры на разграфленной бумаге. Горели лампы. В помещении была тишина; вечерняя смена давно спустилась под землю.

Звягин взглянул на часы и легкая тревога охватила его. Уже седьмой час пошел с той минуты, как начали пробивать печь.

Он сам назначил для проходки девять часов и помнил, как с интересом посмотрел на него проходчик Кукушкин. Сведений о работе с тех пор не поступало.

— Неужели сорвусь? — задумался Звягин и вспомнил о Марине.

— Написал, — прервал его комсомолец.

На графике были размечены дни по числам — от первого по десятое. Это был срок, заданный рудоуправлением. В десять дней должна была переродиться штольня.

— Бригада Макарова, — напомнил комсомолец. — Какие задания на первое число?

Звягин взглянул в записную книжку.

— Двенадцать метров рельсового пути, до пикета — четыре!

— Есть! На второе число?

Вся работа по квершлагу была расписана из часу в час. Вошел Хвощ, в новых скрипучих ботинках. Поискал глазами и встал у стенки.

— Говорили притти...

— Подождите, — ответил Звягин. Затруднился назвать — гражданин или товарищ? А просто Хвощ показалось грубо. Поэтому никак не назвал.

Хлопнув дверью, вбежал Роговицкий, раздосадованный и мрачный. Лицо его приняло жесткие очертания и опять напомнило старого, сурового солдата.

— Буза! — буркнул он на безмолвный вопрос Звягина, — да пустое, однако! Работай себе, Лаврентьич.

Звягин удивился, а потом холодок настороженности пробежал по его спине.

— Не случилось ли с печью чего? — спросил он негромко, чувствуя, что речь может итти о нем.

— Да нет! — уклонился десятник, — говорю, что буза!

Избегал прямого ответа и обрадовался, увидев график. Подошел, повеселел и улыбнулся в усы.

— Ловко... ловко. На стенку повесим. Пущай каждый видит, что задано и что сделал...

Здесь он заметил Хвоща. Тот стоял, заложивши за спину руки, и спокойно прислушивался к разговорам. Но обычной презрительной усмешки на губах его не было.

Роговицкий пошарил глазами по графику.