Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

— Оплошал ты, Медведев. Мог без руки остаться!

— Вали скорее на перевязку!

Андрей, подошедший на непривычную сутолоку во время работы, ухватил все быстро взглядом и, поняв с двух слов случившееся, повел Власа в амбулаторию.

— Как ты это неосторожно... — покачал он головой.

— Уж и сам не знаю...

Из амбулатории Влас прошел прямо в свой барак и там, разнося вокруг себя больничные запахи, стал слоняться из угла в угол. Туго забинтованная рука беспокоила его ноющей болью, а еще больше того необходимостью держать ее осторожно и неподвижно на перевязи. Было тоскливо и скучно. Все были на работе, а ему приходилось из-за этой дурной неосторожности своей сидеть без дела в одиночестве. И еще томили слова доктора:

— Заживать она у тебя будет долго. Опасного ничего нету, а на месяц, если не больше, считай себя на отдыхе.

Влас с нетерпением дождался конца рабочего дня, когда барак наполнился шумно возвращавшимися с работы товарищами. Савельич, уж знавший о происшествии, оглядел его забинтованную руку и досадливо почесал в бороде.

— Да... Зря это у тебя. Совсем ни к чему...

И вот потянулись томительно-однообразные дни. Они отмечались только прогулками в больницу на перевязку и редкими выходами на постройку, где Влас подолгу простаивал на одном месте, наблюдая за тем, как работа кипит без него, спорится и растет.

Вынужденное безделье толкало Власа на упорные размышления. Он много думал, лежа на койке или бродя возле барака. Его мысли сначала были беспорядочны, бессвязны: думалось обо всем понемногу, о разных мелочах. Но с каждым днем одна мысль неуклонно и упорно овладевала им и становилась неотвратимой. Мысль о доме.

Теперь, когда он был вынужденно свободен, когда у него был такой большой досуг, можно было помечтать о доме. И он предавался этим мечтам. Его охватывал соблазн съездить домой, посмотреть на своих и, главное, посмотреть на коммуну. Этот соблазн был силен, но Влас боролся с ним: было чего-то стыдно и неловко.

Как и раньше это бывало, пояснил мысли и дал им верное направление Савельич.

Когда рука у Власа стала подживать, а в больнице сказали, что придется пойти в отпуск недели на две после того, как рана срастется окончательно, старик без всякой хитрости, просто и убежденно сказал:

— Вот тебе, мужик, самый подходящий случай на побывку к своим сходить!

У Власа внутри что-то встрепенулось от радости. Он словно давно ждал таких слов. Но, опуская глаза, он нерешительно возразил:

— Стоит ли?

— Вот чудак! Тебе к чему же здесь проживаться бездельно? Болезнь у тебя приключилась не зловредно, а по самому несчастному случаю, полагается тебе отпуск, ты и ступай к домашним своим... Заодно и поглядишь сам — как там да что.

Тихая радость охватила Власа. Ну, да! он сам понимает, что старик прав. Ничего не возразишь, самое верное и простое дело — побывать дома. Взглянуть на деревню, на ее преображенное лицо. Убедиться самому в том, о чем все кругом говорят, о чем толковал даже Филька. Увидеть сына!

И, расплескивая смущенную радость, он сказал Савельичу и самому себе:

— Схожу... побываю.

— Вот, вот! — поддержал Савельич. — Умнее умного это будет.

Дни затанцовали у Власа лихорадочно с того часа, как он решил побывать дома. Они наполнились нетерпеливым возбуждением. Уже однажды в жизни переживал Влас такое: было это в дни суровых партизанских тягот. Душа рвалась домой, но нельзя было уходить с поста. И когда подошло время, что можно было мечтать о доме, дни показались бесконечно длинными. Так же вот, как теперь.

Влас решил не предупреждать домашних о своем приходе. Савельич одобрил это. Старик широко усмехнулся и обласкал Власа беззлобно-хитрым взглядом:

— Вали им, как говорится, супризом! Вот, мол, он — я! Нежданый и негаданый! Этим манером, дорогой мой, слаще радость!

Власу понравились слова старика. Именно о радости мечтал он. О сладкой радости себе и им, домашним.

Когда стали подходить ближе дни поездки, и о ней уже открыто разговаривал Влас с соседями и товарищами по работе и по бараку, некоторые, завидуя Власу, высказывали предположения:

— Навряд ли ты, Медведев, обернешься обратно! Войдешь в колхоз, обоснуешься...

— Это как сказать... — нерешительно возражал Влас. Но, зажигая в себе старое, непотухший окончательно протест, встряхивал головой:

— Нет! Я тут при месте. Мне от добра чего добра искать!

— Како же добро на чужой стороне? — недоумевали собеседники. — Дома, как говорится, завсегда лучше.