Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

— Не у всех же отобрали, — возразила Зинаида. — Только у тех, от которых вред может выйти.

— Не пойму я ничего... — уронила Марья и задумалась о своем.

А Филька, прислушиваясь к беседе матери с Зинаидой, кряхтел, возился, и все порывался вставить свое словечко, но помнил наказ и молчал. Зинаида заметила его возбужденное состояние и пошутила:

— Ты, мама, у Фильки спроси, он, бать, все знает!

— Ты-ы! — с угрозой протянул Филька и погрозил сестре кулаком. — Лезешь, а сама ничего не понимаешь.

Нелепые предположения о войне закрались не в одну только марьину голову. К Василию однажды приплелся старик Никоныч, сторож, и стал нескладно и тягуче толковать о том, что, мол, в народе слушки идут насчет войнишки.

— Сказывают, — тянул он канительно, — мобилизация новая. Мужикам отбор... которых супротив неприятеля, а которых в замок, в железы... Это как ты смекаешь, Василий, достоверно это и какие строки? ась?

— Плюй, Никоныч, брехунам в шары! Харкни и плюнь! — рассердился Василий.— Кто тебе это насказал? кто?

— Разные говорят... Бабы которые. Самостоятельные мужики тоже. Разные, Василий. Потом ещо толкуют насчет китайца али японца, али поляка, уж я не уразумел... про неприятеля толкуют... А ещо вроде быдто белые войска пойдут... Не знаешь про этакое-то? ась?

— Услыхать бы мне одного такого, который языку своему повадку делает, вырвал бы я трепало напрочь!

— А-а?! — удивился старик и потряс бородой. — Выходит брешут? Скажи на милость, брешут!..

Когда Зайцеву сообщили о нелепых разговорах, закрутившихся по избам, он коротко отрезал:

— Пустяки! Потреплются-потреплются, да и надоест им!

Лундин слегка омрачился.

— Немножко неладно вышло, что мы без пользы весь этот шухор устроили. Если бы обнаружили виновника, тогда бы мы с козырями были. А так... неладно.

Присутствовавшие при этом разговоре Степан Петрович и завхоз промолчали и только с легкой усмешкой переглянулись. Им с самого начала затея с осмотром ружей казалась ненужной, и они теперь внутренне торжествовали.

— А все-таки нажмем, — сжал кулак Зайцев. — Нажмем и добьемся до сути.

До сути добились неожиданно.

В полуденную пору по опустевшей деревне протрусила чья-то серая, вся в свалявшейся шерсти и с опущенным понуро хвостом собака. Побежка ее была странной и необычной: вытянув голову и опустив морду к пыльной дороге, собака, словно не видя своего пути, тыкалась из стороны в сторону и роняла из полураскрытой пасти тягучую слюну.

На улице играли маленькие ребятишки. Собака направилась в их сторону, и хотя она не лаяла, не рычала и не выла, но вид ее устрашил ребятишек, они шарахнулись от нее в сторону и подняли рев. Тогда собака прыгнула и кинулась на них. И крик ребятишек превратился в вой, в дикий рев. Тогда из ворот на улицу высыпали бабы, старухи, кой-кто из взрослых, не ушедших в поля. Шум и переклик наполнили деревенскую сонную улицу:

— Бешеная!.. бешеная!.. Бейте!.. Стрельнуть надо!..

— Тащите ружье!.. У кого ружье дома, тащите!..

— Ловите!.. Ловите... Бешеная!..

Собака понеслась вдоль улицы, за ней кинулась толпа. Улюлюкая, посвистывая, крича и ругаясь, бежали люди за чужой опасной собакой.

С ружьями появились не сразу. Но, наконец, кто-то выскочил с берданкой. Толпа с веселым ожесточением закричала:

— Стреляй! Бей ее!..

Человек стрельнул и промахнулся.

Из четырехоконной избы выбежала старуха и сунула кому-то из бежавших еще одно ружье:

— Грохни ее, батюшка! Грохни, а то, упаси бог, искусает кого!..

Ружье из рук старухи быстро было подхвачено кем-то. В собаку стали теперь палить двое.

Собаку пристрелили.

Когда утихло возбуждение, когда все вдоволь насмотрелись на собачий труп и наговорились о том, какие бывают бешеные собаки и что каждый перечувствовал и передумал, пока собака безнаказанно бежала по деревне, старуха потянулась за своим ружьем.

— Немного не в исправности твоя берданка, бабушка, — заявил ей тот, кто стрелял. — Патрон не выпущат стрелянный.

— А я, батюшко, в етим неизвестна. Зятево это ружье. Он, коли-быть, из его и не стреляет...

Вечером с работ вернулись коммунары и долго выслушивали рассказы о происшествии. А так как все рассказывалось с мельчайшими подробностями, то было им сообщено и о неисправном ружье. Рассказ от своей жены услыхал и Василий. Он разувался, когда Вера, захлебываясь, повествовала ему историю о бешеной собаке, и когда она упомянула о ружье, он вскочил и, невзирая на то, что был в одном стоптанном чирке, кинулся вон из избы.