Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

«Неужто и Никанор Степаныча доля есть в этом деле?»

И в скорости после встречи с матерью Савостьянова Власа вызвали повесткой к следователю.

— Вишь, закручивается дело, — удовлетворено усмехнулся Савельич, повертев в руках повестку. — Ну, не пронеси очка! Говори правду начистоту!

— Правды я не боюсь! — горделиво ответил Влас.

В рабочей сутолоке и в спорах и размышлениях по поводу того, можно ли ему подавать в партию, Василий совсем позабыл о письме с угрозой неведомых врагов расправиться с ним. Позабыли об этом письме и остальные.

Но наступил день, когда о письме пришлось вспомнить.

Василий замешкался на поле, отбился от других коммунаров и решил возвращаться в деревню пешком. Полями итти было вольготно. Над молодыми зеленями плавал прогретый за день воздух. Из взбежавшего на пригорок сосняка тянуло влажной прохладкой. Приминая легкую пыль стоптанными чирками, Василий легонько продвигался по извилистому проселку и нескладно мурлыкал какую-то песенку. Он устал, горели от работы его руки, свинцовою тяжестью налито было все тело.

Вокруг было безлюдно. Умиротворенная тишина пала на землю и только порою прерывалась заглушенным свистом птицы и криком зайца где-то в тальниках. Василию нужно было пройти километра три. Извилистая дорога на полпути должна была выбежать на широкий тракт и там слиться с ним. А до сворота на тракт был впереди густой березник, разделявший некогда поля трех сельских обществ.

Когда в вечернем сумраке впереди затемнелась полоса леса, Василий прибавил шагу. Оборвав мурлыканье, он вгляделся в темнеющие невдалеке деревья и припомнил, что в детстве этот лесок был отрадой всех ребятишек. Там слагались и разрешались бесчисленные игры, там в ягодное и грибное время шлялся он до-поздна и возвращался домой с измазанными руками и лицом. Там, в этом лесу, осталась ребячья пора, беззаботная и хорошая. У первых берез Василий приостановился. Белые стволы сверкали четко в полумгле. Легкий трепет листьев в безветрии ясного вечера был как-то многозначущ и важен. Острые запахи текли Василию навстречу неудержимо и крепко. Василий вдохнул эти запахи полной грудью.

Из придвинувшихся к самой дороге густых зарослей неожиданно вынырнула черная тень. Василий тревожно остановился.

— Оглоблин? — окрикнул незнакомый голос. — Ага! влип! На-ко, получи!

Василий успел отпрыгнуть в сторону. Гулкий выстрел рванул тишину, грянул сразу же вслед за окриком незнакомца. Что-то ударило в плечо и отдалось там нестерпимой болью. Но, пренебрегая этой болью, не обращая на нее внимания, Василий пригнулся к земле и скачками побежал в чащу деревьев. Яростный голос кричал ему что-то вслед. Второй выстрел хлопнул безрезультатно. Березовая роща, с детства знакомая и милая, приняла Василия и укрыла.

Он уполз в укромный уголок, притаился, затих. Он слышал, как тот, враг холил по лесу, ломал ветки, ругался и искал его. Однажды он услыхал еще чей-то голос, как будто знакомый. Этот голос приглушенно спрашивал:

— Нашел?

Потом все затихло. Но Василий лежал, затаив дыханье, а своей засаде до самого рассвета. Не спал, боялся пошевелиться. Смог только, содрав рукав рубахи, перевязать наспех и неумело смоченную липкою кровью рану. Озяб и в ознобе стискивал челюсти, а зубы отстукивали неуемную, мучительную дрожь.

Когда стало ободневать, Василий немного выждал и, наконец, вылез из своего убежища.

Он пришел домой окровавленный, изнемогая и падая. Вера, встревоженная его отсутствием, выскочила ему навстречу, увидела обнаженную по локоть и окровавленную руку и голосисто закричала. Ее крик поднял других. Вокруг Василия быстро собралась толпа испуганных, озабоченных коммунаров. Его стали расспрашивать, охали, ругались, соболезновали. Но мертвенно-бледное лицо его и странный, необычный, прищур глаз заставили опомниться всех, и его бережно уложили в постель и стали налаживать ловчей и опрятней повязку.

И только немного погодя, отдохнув и придя в себя, Василий рассказал, что с ним случилось.

— Вот тебе и подметное письмо, — догадливо вскрикнул Артем. — Ой, и сволочи же, ребята! В конце-концов попортили-таки мужика!

Днем приехал фельдшер, обмыл рану, перевязал ее по-настоящему и сурово заявил:

— Требуется в больницу везти. Как бы зараженья не приключилось. — И Василия под плач и причитанья Веры увезли в участковую больницу.

Зайцев отстукивал пальцем по столу, сурово высчитывая, сколько промахов и ошибок допустили Степан Петрович, завхоз и другие партийцы: