— Значит, Марья, не совсем одинакие!
— Ростом, али рожей не вышли? — осердилась Марья и с досады толкнула корову. — Али чем иным?!
— Бедноту соединять будут, — примирительно объяснила соседка Марьи. — Василий да иные балахонские стараются.
Марья покрутила головой:
— Обчее, мирское, может быть, дело, всюю камуну надо бы собирать, Ладно ли это — одних в одну сторону, а других в другую?..
— Видно, так надобно...
Марья понесла домой горячую обиду. По дороге она встретилась с такими же обойденными женщинами. Она посетовала, поохала, те тоже закручинились. В бабьих охах и ахах пошли предположения и догадки.
— В камуне, слышьте, одних бедняков оставят! Тех, кои ничегошеньки с собою в мир, в обчий кошель, не принесли!
— Середняков просто безо всего выгонят, да и конец!
— Не может этого быть!
— Нет, девоньки, может быть!.. Все, все может быть!..
Слушки, догадки и предположения поползли по избам. А на третий день собрание бедноты и батраков состоялось.
Собрались в избе-читальне. Был вечер, и опять тускло горела лампочка и тени беспорядочно шарились по стенам.
Василий с Артемом устроились у двери и пропускали на собрание с разбором, оглядывая каждого пришедшего.
— Чтоб неподходящие какие не сунулись! — весело объяснил Василий.
— Одна чистая пролетария нонче на совет созвата! Безо всяких других которые! — вторил ему Артем.
Коммунары сходились возбужденные и заинтересованные небывалым собранием.
Тени густели и липли дружнее к стенам. Говор крепчал. Изба-читальня наливалась людским шумом.
Когда народу набилось полное помещение, и часы-ходики сдвинули свои стрелки к девяти, на собрание пришли Зайцев и Степан Петрович. Василий протолкался к ним сквозь толпу и возбужденно сказал Зайцеву:
— Зачинать надо! Полная собрания!
— Сейчас откроем! — согласился Зайцев. Был водворен порядок, и Зайцев, открывая собрание, объяснил, зачем оно созвано и чего должно добиваться:
— Беднота у нас тут совсем не организована. Своих правов не знает, от руководства делом коммуны стоит далеко. Надо бедноте укрепиться. Партия, товарищи, в деревне опирается главным образом на батрачество и на бедноту! Середняков, конечно, обижать не полагается и нельзя, но впереди всех в деревне беднота да батраки должны итти. А у вас тут как?..
— У нас тут обратное! — выкрикнул кто-то от дверей. Василий, услышав беспорядок, выскочил и замахал руками:
— Правильно! правильно!.. только — шш! не перебивайте, ребята, товарища! Не орите без времени!
— У вас тут обратно, — мотнул головой Зайцев. — И вот сегодня мы давайте начнем организоваться...
Зайцев долго и обстоятельно объяснял собранию, для чего и зачем бедноте и батракам следует организоваться и сплотиться. Слушали его сосредоточенно и внимательно. Слушали, соблюдая тишину, только изредка кто-нибудь не выдерживал и перебивал вопросом, и тогда выскакивал Василий, махал руками и шипел на нарушителя порядка:
— Шш!.. шш!.. Помолчите, граждане ребята!..
После Зайцева сразу предложили собравшимся высказываться. И первым, немного поломавшись, выступил Артем.
— Превеликое спасибо партейной ячейке, — сказал он, полуобернувшись к Зайцеву, — что она помочь дала собраться нам, этому сходу, собранию, значит. Получили мы этак, товарищи, нынче ход и давайте соединяться на дальнейшее!.. Не было, видать, до сей поры нам вниманья, ну, не понимали и мы сами своих окончательных правов. Теперь давайте об себе думать, об своих правах!..
— Кто же тебя твоих правов решал? — возмущенно выкрикнул Степан Петрович, сидевший за столом рядом с Зайцевым.
— Не мешай говорить! — одернул его Зайцев.
— Кто, спрашиваешь, решал правов? — уцепился Артем за выкрик Степана Петровича. — А первее всего темнота наша и малограмотство! И кроме прочего — вы, наши коноводы... Отчего вы нам раньше не растолковали насчет всего подобного?
— Отчего? — не выдержав, подскочил Василий, все время порывавшийся помочь Артему ярче и сильнее выразить его мысль.
— Оттого, — продолжал Артем, возбуждаясь своими словами, поощрительным выкриком Василия и напряженным вниманием собравшихся, — оттого, что если взять тебя, к примеру, Степан Петрович, то ты сам из середняцкого круга, мурцовки ты никогда, как мы, не хлебал, и жисть у тебе происходила завсегда сытая и гладкая.
— Ну, загнул!.. — криво усмехнулся Степан Петрович. — Ты еще меня в кулаки запиши! Валяй!
— Об кулаке никто не говорит, в кулаках тебя, Степан Петрович, никто не считает. Что напрасно говорить! А душа все же у тебя не бедняцкая... Ты возьми любого из нас — мы все на один фасон! У всех по единой рубахе, да и то по латанной-перелатанной...
Читать дальше