Исаак Гольдберг - Трое и сын

Тогда по двору ползет догадка. Она обходит одну соседку за другою, она обсуждается долго и обстоятельно и, незаметно для всего двора, который родил ее, она становится достоверностью.

— Ну, так прямо и пишет ей: неизвестно, мол, с кем прижит ваш этот ребенок, потому что среди студентов на вас не я один охотник был и, может, кроме меня, целых несколько пользовались...

— Ах-ах-ах!.. Скажите пожалуйста!.. Значит, ничего у ней не выйдет?

— Кто же знает! По нонешним судам могут, очень просто, присудить с него лименты. А у его семейство законное! Жена, двое маленьких!..

— За что же семейству страдать?!.. Она будет баловаться, а законная страдай!?

— Может, у его жалованья всего-то еле-еле на домашнюю жизнь хватает, а тут присудят третью долю, с чем же семейство останется?..

— Правильно он ей письмом отказывает! Очень правильно!

Двор кипит и захлебывается чужим неустройством, чужою бедою. После шести часов есть теперь о чем поговорить и посудить с соседками за воротами на длинной скамейке, на тротуаре, по краям канавы.

А письмо, неуверенно и неосторожно вынутое из серого конверта, дважды помято и дважды разглажено.

В письме:

«...Отец очень ругался, что ты не приехала на каникулы. Мы все никак не могли подумать, какая причина тебя задержала. Но добрые люди помогли, написали... Что же ты это, Мария, наделала? Ты совсем, видно, о нас и не подумала? Не ждала я от тебя такой истории. Тебе, ведь, всего девятнадцать, а ты уже вот как. И как ты теперь жить будешь с маленьким? Будет ли тебе помогать тот, виновник? Он обязан. Уж если ты дошла до такого сраму, то добивайся, заставь его содержать ребенка. Какие же у тебя другие средства, никаких... Как, Маруся, твое здоровье? Сердце у меня изболелось от мыслей. В твои-то годы да рожать!.. Напиши мне, дочка, обо всем, сообщи мне как ты справляешься с ребенком. Любишь ты его?.. А того, с тем у тебя — по любви было?.. Ох, огорчила ты нас всех. Крепко огорчила. Я все глаза выплакала...».

Дважды досадливо и гневно скомканное и дважды разглаженное письмо отложено в сторону.

«Любишь ты его?»...

Вот подошла, наклонилась над спящим, взглянула на сморщенное, красное личико. Комочек мяса. Узенькие щелки закрытых глаз. Полупрозрачная, как дымка, прядка волос на высоком лбу. Крошечный носик с двумя дырочками, такими трогательными и смешными, мило-смешными. И свеженькие влажные, влажно и тепло поблескивающие губки.

Разве она знает? Разве знает она — любит ли его?..

А тот?..

Но нет сил вспоминать. От воспоминаний сердцу становится больно.

— Ну, да! В эту дверь!

Никонова, квартирная хозяйка, ворчливо показывает посетительнице дорогу и старается всю ее разглядеть, прощупать. А потом, когда та скрывается в квартиранткиной комнате, она застывает возле двери и слушает.

И поэтому-то позже весь двор узнает:

К студентке приходила жена того, ну того самого, от которого ребеночек-то, и у них вышел ужаснейший скандал!

Двор кипит и клокочет от радостного возмущения. Двор судит и постановляет согласно своему закону жизни. И приговор двора суров для квартирантки Никоновых.

Но как ни остер слух у Никоновой, но где же ей все услышать через стену?

И разве все слова, произнесенные в одной комнате, одинаково звучат в другой?

Мария недоуменно встретила пришедшую.

— Вы меня не знаете! — нервно говорит та: — Вы только моего мужа хорошо знаете... Николая Петровича...

Мария обжигается томящим румянцем, потом быстро бледнеет.

— Да, я жена его! — вызывающе повторяет пришедшая и в упор смотрит на Марию. И в ее взгляде смешиваются: презрение, гнев и страх. Робко и неумело спрятанный страх.

— Зачем вы пришли?

Марии кажется, что она сказала эти слова громко и вызывающе, но они упали в тишину комнаты почти беззвучно и бледно: — Что вам нужно?

— Я пришла к вам... Конечно, не ради удовольствия познакомиться с вами! — горько усмехается женщина: — Горе меня мое пригнало сюда к вам... Хочу испытать... узнать хочу, есть ли в вас хоть немного совести...

— Послушайте!..

И опять Мария думает, что возглас ее звенит громким возмущением, а это только шелест, тень крика. И ясно, что такой возглас не остановит эту женщину, которая пришла со своей какой-то правдой, или, может быть, за правдой, общей для нее, для Марии, для вот того закутанного в чистенькие тряпки живого комочка, тела, беззвучно дышащего на кровати.

— Да, да, хоть немного совести!.. Вы должны понять, что у Николая семья. Это не пустяк — семья!.. Ну, жену... меня... он может бросить, переменить на другую, а дети? Дети как останутся? Детей-то ведь не вычеркнешь!.. Детей не переменишь!.. Понимаете? Они ведь знают его... Они знают, что вот он их отец. Он, и никто другой! Они понимают... А вы думали об этом?.. Вы думали об этом, когда... сходились с Николаем? Вы подумали?..