Исаак Гольдберг - Трое и сын

Мария сжалась и старалась не слушать его. Он замечал ее настроение, махал на нее руками, успокаивал, что он сейчас вот немного еще поговорит и уйдет, но не уходил.

Наконец, он встал и пошел к двери. Там приостановился и глухо сказал:

— Ну, прощай. Теперь ты, наверное, станешь по-настоящему женой Солодуха. Я знаю. Прощай.

И Мария вместе с облегчением от того, что он уходит, почувствовала мимолетную, как ожог, жалость к нему...

Вовку забыть было трудно. Но подошли большие заботы по вузу, надо было усиленно работать, нагоняя пропуски. Ждала спешная домашняя работа. Жизнь с ее главным и с ее мелочами захватывала Марию властно и цепко и мешала предаваться скорби. Этому много помогал и Александр Евгеньевич. Он не оставлял Марию наедине с ее мыслями, он заваливал ее работой. Он снова повел ее на собрания в клуб, на завод. Он знал, что жизнь сильнее смерти.

И Мария начала понемногу отходить, согреваться, успокаиваться. К ней постепенно стал возвращаться вкус к жизни. Робкая, но теплая улыбка все чаще и чаще стала трогать ее губы и зажигаться в ее глазах, И по мере того, как возвращалась к ней ее, прерванная на несколько мгновений болезнью и смертью Вовки сверкающая молодость, она острее почувствовала, оставаясь одна в своей комнатке, одиночество. Ей нужен был человек, который был бы всегда, все время с нею. Она зябко куталась в платок и опасливо поглядывала в углы, когда вечер заставал ее одну в комнате. И с непосредственной пылкою откровенностью она удерживала у себя подольше Александра Евгеньевича, в его присутствии чувствуя себя защищенной от непонятных страхов, от одиночества, от холодной пустоты.

Вечером, когда Александр Евгеньевич, торопясь закончить какую-то спешную работу, ушел от нее, Мария вышла на хозяйскую половину. Вся семья сидела за столом и каждый делал свою работу. Но, несмотря на то, что они ушли как будто целиком в свои занятия, чувствовалась крепкая связь у этих людей друг с другом. Чувствовалось, что каждый ощущает другого, что каждый полон другим и всеми. Даже Наталка, кропотливо и сосредоточенно возившаяся с какими-то тряпочками, была спаяна этой дружной и теплой общностью семьи. Мария почувствовала это. Мария укололась завистью.

— Садитесь с нами! — сказал Сорокосабель, отодвигая от себя газету. — Поди, скучно одной.

— Да, взгрустнулось, — созналась Мария.

Фекла Петровна очистила возле себя место за столом, и Мария села. Наталка подняла на нее свои лучистые глаза и серьезно и деловито, как взрослая, посоветовала:

— Давай, тетя Маруся, я научу тебя с куколками играть. У меня куколки умненькие-умненькие! Пвавда, пвавда!

— Сиди ты, егоза! — ласково остановила ее мать. — Разве большие в куклы играют?

— Вовочки нету, — серьезно поглядывая на мать и на Марию, продолжала Наталка свое, — ну, я гараву, с куколками играть...

У Марии дрогнули губы. Слесарь нахмурился, Фекла Петровна пригрозила дочери пальцем. Но Мария превозмогла свое волнение и попыталась улыбнуться:

— Нету, нету Вовочки...

— Об чем говорить! — с неестественным оживлением, под которым скрывалось смущенье, вмешался снова слесарь. — О мертвом что тужить!

— Ты, тетя Маруся, — неугомонно вязалась Наталка, не принимая и не слушая предостерегающих окриков матери, — нового Вовочку купи... Пиди на базар и купи!

— Уйми ты ее! — рассердился слесарь, сердито взглядывая на жену.

Мария через силу улыбнулась и умоляюще взглянула на слесаря:

— Ничего, ничего. Не пугайте ее.

Но Наталка уже расплакалась и стала вылезать из-за стола. Тогда Мария быстро соскочила со своего места, подхватила девочку на руки и ласково прижала ее к себе.

— Крошка ты моя! — Звездочка! — целуя, зашептала она ей. — Не плачь.

И девочка, сразу притихнув, прильнула к ней и, еще всхлипывая от мимолетного плача, прикоснулась губками к уху и прошептала:

— Пвавда, пвавда, купи нового Вовочку!..

Позже, после того, как Мария ушла к себе, к ней в комнату постучалась Фекла Петровна. Слесарша пришла в комнату, спросила о чем-то незначительном домашнем, потом немного замялась, но смяла свое смущение и застенчиво улыбнулась.

— Вот дите что может сболтнуть. По непонятливости. А выходит, что и не так это глупо...

Мария тревожно взглянула на нее.

— Коли душа болит по маленькому, так вы, Маруся, заводите себе нового! — храбро продолжала слесарша. — У вас душа-то и согреется!

— Нет! — почти закричала Мария.

— Ой, нашего женского сердца вы, девушка, не знаете! Теперь вам для вашей тоски самое полное да самое настоящее лекарство — это ребеночек. Помяните мое слово!