Марк Юдалевич - Дни испытаний

Нина взяла Горного под руку.

— Холодно. Может, зайдем ко мне? — предложил Александр Семенович.

— Зайдем, — согласилась Нина, — а то ты превратишься в сосульку. Да и я замерзла.

Горный жил в большом многоквартирном доме. В тесноватом подъезде с четырьмя дверями на каждой площадке было пусто. И Нина обрадовалась этому. Ей не хотелось ни с кем встречаться. Но на третьем этаже у дверей квартиры Александра Семеновича их ждал сюрприз. Здесь на ступеньках лестницы, привалившись спиной к стене, дремал старик. Лица его не было видно. Но Нина сразу узнала и войлочные ботинки, и пальто с заскорузлыми полами и обтрепанными рукавами.

Александр Семенович хотел было обойти старика, но тот поднял свое морщинистое серое лицо. Дремота еще не отпустила его. Один глаз был полузакрыт, но другой смотрел трезво и жестко.

— Ну? — нервно спросил Александр Семенович.

— Сам знаешь, — ответил старик, мигом проснувшись и поспешно вскочив с пола.

И поспешностью и тихим голосом старик подчеркивал униженность и смиренность.

— Опять? — спросил Александр Семенович.

— Опять.

— Ты что, — негромко продолжал Александр Семенович, — забыл, что я говорил тебе — сюда не ходить?

— Как я мог забыть, как можно?

— Значит, плюнул, плюнул на то, что тебе говорил. Плюнул, мерзавец!

— Мерзавец и есть. Я же… Ты ругаешь. Я лишен…

— Я тебе… Ты у меня… Ты у меня закаешься…

И угроза, и унижение были на пределе. Но последнее в более выгодном положении: оно не требовало действий. Угроза же нуждалась в осуществлении, иначе она теряла свои ударные качества, переставала быть собой. Нина поняла это, сжалась в комок, ожидая, что Горный сейчас не просто прогонит этого нечистого старика, а спустит его с трех крутых длинных лестниц.

— Если еще, еще раз посмеешь прийти!

Что это? Угроза сдалась.

— Да я, да разве я… Никогда.

К унижению теперь примешалась ирония. Нине даже показалось, что не только теперь, а гораздо раньше.

— Я хотя и лишен, но я никогда…

«Чего он лишен?» — мелькнуло у Нины.

— Никогда! Мне так — кинь что-нибудь на бедность, кинь, и я уйду, испарюсь. Мне, главное, мелочишку. — Старик наклонился к Александру Семеновичу и что-то шепнул ему.

— Что-о?

Угроза снова обрела свои права. Но и унижение не сдало позиций, не отказалось от иронии.

— Ведь старыми… По твоим-то размахам. Что это для тебя?.. А мне… меня осчастливишь.

— Ты… Ты что, думаешь, поехал на мне!

Яростная угроза вновь достигла предела. И, как это-ни было странно Нине, Горный снова сдался. Опустил руку в карман и, вынув несколько бумажек, сунул старику.

— Имей в виду, последний раз.

— Да уж последний, — почти с откровенной иронией подтвердил старик, проворно спускаясь с лестницы.

— Что сделаешь — вместе служили, — криво улыбнулся Горный. — Сколько раз гнал его… Он опять… И ведет себя, словно я ему должен…

Александр Семенович отворил дверь. Но Нина шагнула к лестнице.

— Знаешь, я уже согрелась и — мне пора домой.

— Да что ты, Нина! — Александр Семенович тянул ее за рукав. — Из-за какого-то пьяницы…

— Да нет, он тут ни при чем. Мне просто расхотелось. Сама не знаю почему.

Нина действительно сама не знала, почему ей расхотелось идти к Александру Семеновичу.

— Александр Семенович, когда же? — спрашивала Галя.

— Ах, эти мне комсомольцы, передовой отряд молодежи, — шутил Александр Семенович.

— Все переходят, а мы чем хуже? — настаивала Галя.

Речь шла о переходе на коллективную материальную ответственность.

— Всюду люди доверяют друг другу, а мы как будто нет. В одиннадцатом магазине — бригада коммунистического труда, в третьем — тоже. И выручка…

— Подождите, Галя. Вы напрасно тратите красноречие, — улыбается Александр Семенович. — Меня агитировать не надо. Я ведь только прикидываюсь малосознательным. А сам вот примеряю… — Александр Семенович произнес это слово задумчиво, неторопливо, словно бы действительно примеряясь к чему-то. — Примеряю, когда удобнее провести учет. В ближайшие-то дни, пожалуй, не удастся. С планом… мы и так отстаем.

Обязательства, коллективная ответственность, учет, план — все это кажется Нине не таким уж важным и значительным. Все это куда мельче без остатка захвативших ее чувств и переживаний.

Раньше всю нежность, все заботы она сосредотачивала на отце. С отцом ее объединяла и большая интеллектуальная дружба. С ним они рассуждали о прочитанном, философствовали об увиденном, пережитом. С ним она открывала мир.