Марк Юдалевич - Дни испытаний

Тимофей шел за ней, терзаясь угрызениями совести, смотрел на ее опущенную головку, худенькую, словно сопротивляющуюся горькой обиде спину.

— Не провожай, — сказала Юлька.

И это было сказано так, что Тимофей молча повернул к своему общежитию. «Эх, зря обидел девчонку. И как она догадалась?» — думал он.

А сам внимательно осматривал людской поток.

Вода закипела, но картошка была еще твердой. Нина убедилась в этом, ткнув вилкой в неподатливые картофельные бока. «Что она сегодня? Пора уже на работу».

— Не варится. Ну, беги, беги. Я доварю. — Массивная Любовь Ивановна топталась тут же возле своей электрической духовки.

— Вот моих ватрушечек попробуй, — как-то вскользь предложила она.

— Нет, нет, спасибо.

— У-у, Нинка, опять картошка! — появился на кухне Гриша.

— Не Нинка, а Нина. Сколько я тебе буду говорить.

И тут же стало жаль брата. Только после гриппа, в садик еще не ходит и сидит на одной картошке.

Погладила короткие мягкие волосенки. Заглянула в лицо. Как он похож на папу! Лобик крутой, и подбородок так же чуть выдается вперед, и даже едва заметная родинка на щеке на том же месте. И тут только перехватила Гришин взгляд. Мальчонка по-детски откровенно, жадно смотрел на ватрушки. «После работы обязательно сделаю ему что-нибудь вкусное. Только что и где взять…»

— Покушай, покушай, Гришенька, — предложила Любовь Ивановна и, положив на тарелочку три ватрушки, протянула мальчику.

Однако тон настолько противоречил гостеприимным словам, что Гриша неуверенно пролепетал:

— Я не хочу. Не надо.

— Кушай, кушай. Ты их уже съел глазами-то.

И это «съел глазами», и то, как Гриша, обжигаясь и давясь, поглощал рябые ватрушки, жгло, давило Нину новой тяжелой обидой. «Как я допустила это! Нужно было что-то предпринять, занять денег. Еще недавно предлагал Михаил Борисович, а неделю назад — Иван Савельевич. Отказалась — гордая какая! Можно что-нибудь продать, наконец. …Как я сегодня буду работать? Как после этого предлагать торты, пирожное, шоколад, улыбаться покупателям?»

Но в силу вступил успокаивающий спасительный автоматизм работы. Все делалось как-то само собой, свободно и легко, как у Аллы Петровны, работой которой Нина еще недавно так восхищалась. Эклер, трубочки, наполеоны, корзиночки с кремом нужных сортов, печенье и конфеты, экономя Нинины движения, сами просились в руки. Чашечки весов, словно извиняясь за свою былую строптивость, выравнивались с быстротой хорошо обученных солдат.

Вдруг вспомнился тенорок Алексея Никандровича: «Человек-то, он как поезд. Что бы внутри ни делалось, а он идет и идет».

Нина была довольна, что нет Аллы Петровны — заведующую с утра вызвали в торговый отдел. Хотя Алла Петровна по-прежнему старалась оказывать Нине десятки мелких услуг, а Нина по-прежнему вынуждена была благодарить ее, их отношения после памятного разговора сильно обострились. По существу, началась необъявленная война, и Алла Петровна добивалась полной капитуляции. Добивалась напористо и нагло. Не упускала случая сообщить Нине новость:

— Слышала, в четвертом-то продуктовом, который на Потоке, двух продавцов сняли да еще судить хотят. Проторговались дуры, недостача.

Раза два, а то и три в день незаметно оказывалась возле Нининых весов, смотрела, как она отпускает покупателей, уходя, взглядом или вздохом выражала свое неодобрение. Иногда принималась ругать покупателей:

— Уж я-то их знаю. Каждого вижу, что у него под кожей. Давай им и давай! Ненасытные. Думаешь, их накормишь? Никогда! Это же прорва. А как куражатся над нами? Нам даже ответить нельзя.

…И опять Нина не заметила, как заведующая оказалась рядом. «Приехала уже!»

Улучив удобный момент, Алла Петровна незаметно для покупателей бросила на Нину горестно сочувствующий взгляд. Его можно было истолковать: «Жаль тебя, дурочка! Спохватишься, поздно будет».

Нина только поправила выбившиеся из-под шапочки волосы, И ей показалось, что они стали жестче и даже прямее. «Ничего, я как поезд. Иду по рельсам».

Крушение, как чаще всего бывает с крушениями, произошло неожиданно. Причина его, как тоже обычно выясняется позднее, оказалась случайной и незначительной.

— Девушка, мне нужен небольшой торт и двести граммов, нет, пожалуй, полкило шоколадных конфет.

Покупательница изо всех сил стремилась быть томной, усталой, пресыщенной благами жизни и уж, конечно, безразличной к таким мелочам, как торт и шоколадные конфеты. Женщина далеко не первой молодости, она почему-то возлагала неоправданные надежды ка свою длиннющую жилистую красноватую шею. То и дело лебединым движением вытягивала ее над прилавком или по-детски капризно клонила набок. Говорила она, жеманно растягивая слова, а это с виду небрежное, но уж, конечно, заранее подготовленное «нет, пожалуй, полкило» произнесла чуть не по слогам.