Матильда Юфит - Осенним днем в парке

И все-таки Люся плакала. И опять говорила:

— Верунчик, мне страшно…

— Чего? Можно подумать, что ты заново выходишь замуж…

А Люсе казалось, что она действительно заново выходит замуж. Таким незнакомым, таким чужим казался ей иногда Иван Васильевич.

Особенно тяжко стало, когда закончились все хлопоты, связанные с переездом, когда сделали ремонт и стали просто жить. Люся ведь не зря спрашивала: «А как мы будем жить?» Нет, не в материальном смысле — кое-что они отложили, она одета, обута, у нее две меховые шубы, есть кое-какие драгоценности, их всегда можно продать в случае нужды, — проживут не хуже других. С возрастом она стала прекрасной хозяйкой, научилась шить, вязать, сама поднимает петли на чулках. Нет, ее тревожило что-то более глубокое, более важное: она не знала, в чем будет смысл их жизни. Ведь они такие разные.

Люся привыкла гордиться Иваном Васильевичем. Она с важностью говорила: «Мой муж снова ушел в плавание. Я даже не подозревала, что на свете есть такие страны. Какой я была дурочкой, что в детстве не учила географию». За эти годы она привязалась к Ивану Васильевичу, привыкла к нему и чем дальше, тем больше мечтала играть в его интересной, как она считала, жизни существенную роль.

Все понемногу менялось.

Знакомые, приятельницы, родственники — все стали старше; кто умер, кто переехал в другой город, кто нянчит внуков, кто ушел в свои болезни. Меньше стало вечеринок, дней рождения, поездок на дачу, в гости, свиданий, приглашений в театр. У всех взрослые дети, уже они, дети, женились и разводились, бросали жен, рожали. Раньше в разговорах упоминались тещи и свекрови, теперь невестки, зятья, внуки. Ничего этого у Люси не было. Один только Иван Васильевич. Пока у него была жизнь, была и у нее. Как отлаженный свет. Люся с горечью отмечала про себя, что муж больше не тот блестящий капитан, уплывающий в неведомые страны, а молчаливый, замкнутый человек, запертый с ней в четырех стенах.

С утра Иван Васильевич уходил к морю, гулял. Он соглашался с японцами, что каждый день нужно делать десять тысяч шагов. Он делал свои шаги в любую погоду, возвращался и сидел дома. Мастерил что-нибудь. Приводил в порядок немногочисленные журналы, подклеивал страницы, выпрямлял загнувшиеся уголки. Складывал по порядку старые письма и пригласительные билеты. Делал полочки, крючки. Иногда он звал Люсю и, показывая пальцем на пылинку или на пятнышко, хмурил бровь.

— Что? — будто не понимала Люся.

Он молчал.

Люся, тоже молча, но внутренне клокоча от гнева, приносила тряпку, вытирала. Он действительно требовал от нее так много, как будто она была командой парохода, матросом. Он не терпел беспорядка, был пунктуален.

Люся все-таки не сдавалась. Старалась не унывать. Чистила на кухне картошку — пела. Натирала паркет — пела. Иногда, к случаю, вспоминала анекдот. Иван Васильевич не смеялся.

Однажды, когда он наконец-то понимающе улыбнулся, она бойко сказала:

— Ты как тот швед…

— Какой швед?

— Ему рассказывают сегодня, а смеяться он начинает завтра.

— Не понимает, что ли?

— Слава богу, дошло…

Иван Васильевич был недоволен:

— Как это дошло?

— С тобой даже пошутить нельзя.

— Нет, почему? Шути…

— А обижаешься на каждую шутку.

— Бывают уместные и неуместные шутки.

— Ну, хорошо, — Люся все-таки уступила, — может, я не так выразилась. Но мы, одесситы, веселые люди.

Однако сама она все реже бывала веселой. Задумывалась. А если начинала читать увлекательную книгу, то забывала обо всем на свете. Верунчик уже не раз укоряла Люсю, что та слишком чувствительная и не бережет свои нервы. Напрасно. Она по радио слышала, что нервные клетки не восстанавливаются. Так что она сама… Но Люся твердо ставила Веру на свое место:

— Не путай, умоляю тебя. Ты — это ты, а я — это я.

Как будто Вера не знала, кто есть кто. Она, одинокая грузная женщина на толстых ногах-подпорках, кассирша из овощного магазина, — и прекрасно одетая, красивая Люся, жена капитана.

— Я советую любя, берегу тебя…

— Жить без книг, без чтения? Зачем же тогда жить?

— Кто говорит — совсем без книг? Читай, но не переживай так…

Иван Васильевич тоже считал, что Люся слишком много читает. А однажды, проснувшись ночью и увидев, что Люся лежит с книгой, а глаза у нее красные от слез, даже всполошился:

— Ты заболела?

— Я здорова, — трагическим тоном ответила Люся.

Она отказалась измерить температуру, выпить воды. Просто рыдала, чем крайне удивила Ивана Васильевича.