Юрий Рытхэу - Избранное. Том 2. Повести. Рассказы. Очерки

Действительно, жители ледяного острова всячески подчеркивают, что они гренландцы, хотя этнически и по языку они самые настоящие эскимосы.

— Видите ли, — продолжал Ангмарлорток, — в литературе уже сложился свой тип эскимоса как человека во всех отношениях прекрасного, отважного, привычного к холоду и лишениям, отзывчивого, готового отдать последнее своему ближнему… Словом — идеальный человек! Казалось бы, на что тут нам обижаться? Радоваться да и только! Поглядывать на других свысока! Но это при поверхностном взгляде. Далее рассуждения строятся таким образом. Вот в силу-то этих качеств эскимосу абсолютно противопоказана современная жизнь, он не может жить в городе — погибнет, его обманет злой, коварный белый человек, он не вынесет духоты отравленного ядовитыми испарениями городского воздуха, ему непривычна пища, многие обычаи цивилизованного человека ему вредны… Эскимос, мол, не выносит регулярного труда, он предпочитает вольную жизнь. И делается такой вывод: пусть лучше эскимос живет так, как жил испокон веков. Ему так лучше. И гуманнее вовсе не звать его в город. Образование ему тоже ни к чему, так как только порождает у него несбыточные надежды. Вот почему многие мои земляки не хотят называться эскимосами, — заключил Ангмарлорток. — Они хотят получить образование, жить в хороших домах, а не в хижинах и снежных иглу, получать заработную плату, а не зависеть от капризов морского промысла. Зверь сейчас у берегов Гренландии распуган, охота плохая…

К беседе потом присоединились и другие эскимосы-гренландцы. Один из парней, длинноволосый, с резким профилем, сердито сказал:

— Главное — стать независимым, добиться, чтобы нас считали людьми, а не существами, достойными только сожаления. Ваша страна для нас как маяк.

В тот мой приезд в Уэлен, когда зародилась мысль написать эту книгу, я много времени проводил возле уэленского маяка.

Это прекрасное место, служившее издавна наблюдательным постом для морских охотников еще задолго до постройки маяка. Отсюда хорошо виден Берингов пролив, острова, в ясную погоду на горизонте вырисовываются скалистые берега мыса Принца Уэльского. Мой родной Уэлен отсюда виден как на ладони. Просматриваются все дома, все закоулки выросшего селения. За новыми корпусами косторезной мастерской виден старый домик Гэмауге, который хозяин давно покинул, переселившись в более удобный дом. Рядом с первым деревянным домиком Уэлена уже нет корабельной мачты.

Из этого домика вышел Тэнмав, сын Гэмауге, который поначалу работал на полярной станции, а потом стал первым хранителем маячного огня в Уэлене.

Я хорошо помню, как строили маяк. Сначала возвели обыкновенный рубленый домик, а над ним водрузили башню. На башне — огромный круглый стеклянный глаз. Стройка продолжалась все лето, в светлые долгие дни, когда даже в полночь не требовалось искусственного освещения: солнце лишь ненадолго спускалось в воду океана, словно для того, чтобы охладиться после долгого, утомительного пути по просторному летнему небу.

Вечером, возвращаясь на вельботах, охотники говорили:

— Скоро будем держать курс на наш маяк.

Другие сомневались:

— Говорят, оттуда будет бить такой силы свет, что вблизи него вполне можно сгореть.

— Ленинский свет загорится на этом маяке, электрический, — сказал Тэнмав.

Наступили темные осенние ночи. В штормовые дни тучи низко нависали над уэленской косой, над желтым домиком нового маяка. Огромные волны били в берег, сотрясая угрюмые скалы и мыс, на котором стоял маяк.

Сначала мы услышали звук движка. Он стучал торопливо, словно разгоряченное долгим бегом сердце.

Все вышли из своих яранг.

Ветер доносил с моря соленые брызги.

И вдруг вспыхнул поразительно яркий луч света. Он был необыкновенной силы и прорезал тьму, как острый нож, как гигантское лезвие. Он скользнул по обломкам скал, высветив мокрые камни, родив причудливые тени, скакнул через склон на тундровую равнину, ушел вдаль к тихим мелким озерам, по берегам которых паслись оленьи стада, где на осенний отлет собирались птичьи стаи, где звери рыли зимние норы… И вот луч достиг яранг, высветив сырые моржовые кожи, блестящие от влаги камни, навешанные на жилища, чтобы ураганы не унесли крышу. Луч прошелся по окнам нашей школы, и мне даже показалось, что стекла зазвенели, родив необыкновенную песню, удивительную музыку, отзвук которой помчался вслед за волшебным лучом. Гребни пенящихся зеленых волн осветились насквозь, словно бы замерли, пораженные невидимым и небывалым. А луч пошел дальше в море, указывая путь кораблям.