Александр Фадеев: Разгром. Молодая гвардия

Тяжело раненный в бою, он лечится в госпиталях, затем учится в Горной академии. Партия посылает его на юг: на Кубань, в Краснодар, затем в Ростов-на-Дону…

Писатель немыслим вне своей биографии. Все пережитое А. Фадеевым, весь его жизненный путь был «вровень с веком», с его надеждами и стремлениями, со всем ожесточением борьбы и преодолений. В то же время была одна особенность в характере А. Фадеева, которая выделяла его среди сверстников и товарищей: талант художника органически соединялся в нем с несомненными способностями организатора, с неиссякаемым стремлением к практическому делу.

Главным своим делом А. Фадеев всегда считал литературу. В одном из «исповедальных» писем (ноябрь 1944 года) он писал: «…я сел писать. Дело в том, что, как бы ни складывалась моя жизнь, каким бы я сам ни выглядел перед богом и людьми, это самое настоящее, большое, правдивое, сильное, глубоко сердечное, что я могу делать для людей. И я должен был преступить через все и прежде всего делать это, чтобы это не погибло в душе моей и для меня и для людей» [2] А. Фадеев, Письма…, стр. 192. .

Порой возникали драматические противоречия между этим осознанием, этой неистребимой жизненной потребностью «писать» и той громадной практической работой, которую ему приходилось выполнять как руководителю Союза писателей, деятельному участнику общественной жизни.

В этом же письме он говорил с искренним чувством: «…любому делу (к сожалению, кроме самого главного своего дела), любому человеку, с которым связывала меня судьба, я, по характеру своему, отдавал всего себя, не щадя сил, беззаветно, во всю силу души и таланта, безжалостно сжигая себя с двух концов, с безграничной щедростью души еще очень нерастраченной, с мыслью, которая в минуты увлечения звенит во мне, как песня: «Ладно, потом разберемся!» [3] Там же, стр. 194. .

Может, в безоглядности, в увлеченности делом жизни, во всегдашней перегруженности делами и содержится ответ на вопрос, который нередко задают читатели: «Почему так мало написал А. Фадеев?»

Возникает другой вопрос: «А мог ли он жить по-другому?»

Не без гордости он скажет о себе словами Гете: «…если мы… примемся спокойно за работу… тогда мы приходим к действительному познанию своих сил, убеждаясь , что не только не отстаем от других, но подчас даже обгоняем их» [4] Там же, стр. 195. .

И действительно, романы А. Фадеева становились событиями в литературной жизни, вокруг них нередко разгорались споры, они никого не оставляли равнодушными.

Полемическая направленность уже видна в самом заглавии романа «Разгром» (1925–1926).

Если брать чисто внешнюю, событийную канву романа, то это действительно история разгрома партизанского отряда Левинсона. А. Фадеев избирает для повествования один из самых драматических моментов в истории партизанского движения на Дальнем Востоке, когда соединенными усилиями белогвардейских и японских войск были нанесены тяжелые удары по партизанам Приморья.

В конце романа перед нами плачущий Левинсон, командир разгромленного партизанского отряда:

«…он сидел потупившись, медленно мигая длинными мокрыми ресницами, и слезы катились по его бороде… Всякий раз, как Левинсону удавалось забыться, он начинал снова растерянно оглядываться и, вспомнив, что Бакланова нет, снова начинал плакать.

Так выехали они из леса — все девятнадцать».

Такое изображение героев революционной борьбы, обстоятельств, в которых оказывались действующие лица, было направлено против романтических штампов, против условной героизации, ходульных фраз, против тех «фантастических образов борцов за революцию», о которых с негодованием писал современник А. Фадеева, автор «Чапаева» Д. Фурманов. В это же время, в 1927 году, М, Шолохов пишет предисловие к рассказу «Лазоревая степь», в котором высмеивает ложную патетику, пафос общих представлений о действительно героическом и драматическом времени революции и гражданской войны.

А. Фадеев, М. Шолохов, Д. Фурманов, А. Серафимович и многие другие писатели, чьи произведения о революции и гражданской войне приобрели мировую известность, утверждали реалистические принципы в искусстве, продолжали и развивали лучшие традиции русской классической литературы, в первую очередь традиции Л. Толстого и А. Чехова.

Для Фадеева Л. Толстой долгое время оставался писателем, чье очарование, чье влияние чувствовалось и в построении фразы, и в принципах изображения внутреннего мира человека.