Геннадий Николаев: Хранилище

Я нашел Сашка. Еще вчера ему пришло в голову, чтобы не терять время на переходы, брать обед и ужин с собой в Хранилище. Оказывается, он уже договорился обо всем с лейтенантом, и мы отправились нагруженные заплечными термосами с кашей и чаем — остатками завтрака. Хлеб — две буханки — Сашок нес под мышками. Сашка больше всего радовало, что хоть ненадолго избавится от тягостных обязанностей прислуживать лейтенанту.

Мы шустро, без раскачки взялись за дело, но не прошли и двух рядов, как снаружи донеслись какие-то странные звуки. Гортанный голос выкрикивал что-то невнятное и следом раздавалось какое-то хлопанье, словно били палками по ковру, подвешенному для выбивания пыли.

— Что зто? — насторожился я.

— Строевая, — ответил Сашок. — Лейтенант гоняет. В раж вошел…

— Пойду взгляну, — сказал я, доставая сигарету.

На площадке перед Хранилищем, печатая шаг, маршировала колонна — шесть рядов по пять человек в ряд. В гимнастерках, в сапогах, в шапках-ушанках. Лейтенант — в одном кителе — бежал сбоку приседающим шагом, вытянув шею и хищно оглядывая марширующие ряды. Колонна шла на меня — напряженные лица, остекленелые глаза, вздернутые подбородки.

— Р-ряз!.. Р-ряз!.. — вскрикивал лейтенант. — Носочки — выше! Удар — всей ступней! Р-ряз!.. Р-ряз!

Солдаты тянули носочки, лупили всей подошвой, но лейтенант был недоволен. Лицо его, раскрасневшееся, возбужденное, было перекошено гримасой азарта и боли.

— Р-рядовой Копаница! Зад! Зад подтяни! Как баба на базаре! Р-рядовой Кудрявцев! Грудь! Грудь вперед! Интел-лигенция, твою так! Р-ряз! Р-ряз!.. Кру-у-гом… арш!

Колонна четко развернулась и, не сбиваясь с шага, потопала по плацу от Хранилища. Лейтенант боковыми прискоками понесся за колонной. На краю площадки колонна развернулась и под хлесткие команды двинулась снова ко мне. Лейтенант заметил меня, поманил.

— Послушай! — придушенно зашептал он, когда я подошел к нему. — Слу- шай-слушай!

Как дирижер, взмахами руки, он рубил такт, выставив ухо и прижмурив глаза для полной сосредоточенности.

— О! Слышишь? О! — Он вскидывал палец, отмечая какие-то одному ему ведомые сбои. — О! Опять! Р-рядовой Копаница! Задница! Задница торчит! Выбиваешься!

Я, признаться, ничего не слышал. Топают нормально, какого ляха ему надо от ребят.

— Р-ряз!.. Р-ряз! Молодцы! Р-ряз!.. Р-ряз! 01 Хорошо! Кру-у-гом… арш! Сержант Махоткин! Ко мне! Бегом!

Шагавший в первом ряду сержант рванул вперед, по дуге подбежал к лейтенанту.

— Покомандуй-ка, а я посмотрю, — сказал лейтенант. — Что-то они не дотягивают сегодня…

— Р-ряз!.. Р-ряз!. Р-ряз! — подхватил Махоткин и прискоками, как и лейтенант, пошел за колонной.

Задумчиво покусывая кончик уса, лейтенант следил за маршем. Казалось, он не замечал ни мороза, ни ветра, что порывами вздымал и закручивал над площадкой снежную пыль.

— Р-ряз!.. Р-ряз!.. Р-ряз! — простуженно рявкал сержант.

— Я из них сделаю образцово-показательный взвод, — сказал лейтенант. — В Кремле буду служить! Вот цель! Перед Новым годом ждем министра с инспекционной поездкой. А ты, Оладьев, путаешься под ногами. — Он кинул на меня насмешливый взгляд. — В Кремле! Понял? Ол-ладьев…

— Слушай, ты! Если еще назовешь Оладьевым, ей-богу, врежу!

Я схватил его за отвороты кителя, резко оттолкнул. Лейтенант поправил форму, полоснул холодным прищуром.

— Ладно, еще потолкуем, — с каким-то клекотом сказал он и пошел вслед за сержантом.

— Р-ряз!.. Р-ряз!.. Р-ряз!

Я вернулся в Хранилище. Сашок сидел. на досках возле электрического шкафа и курил. После яркого света его съежившаяся фигурка была едва различима.

— По-моему, сумасшедший, — сказал я, кивнув в сторону площадки.

— Нормальный, — вяло отозвался Сашок. — Ну что, пошли?

И мы снова полезли на стеллажи.

Разнобой был и в размерах ящиков, и в их раскладке на стеллажах: то тут, то там обнаруживались пустоты, ящики были брошены небрежно, вкривь и вкось — тут уж каждый стеллаж пришлось заносить в журнал, предварительно произведя замеры. Дело резко замедлилось.

К вечеру мы настолько вымотались, что еле передвигали ноги. Сашок уже не напевал и не насвистывал. От холода и пыли у нас воспалились глотки, подсел голос, мы сипели, как два алкоголика. Руки были сбиты, пальцы в порезах и ушибах.

Обессиленные, мы сели в проходе, привалившись спинами к нижнему ряду ящиков. Над нами горели мощные лампы. К запаху пыли примешивался какой-то остренько-сладковатый запашок — то ли озона, то ли фтора. Тут и там на пыльном полу видны были странные бороздки, полосочки, крючочки, которые складывались в замысловатый рисунок. Влево и вправо по широкому проезду тянулись однообразные ряды стеллажей. Черные изломанные тени искажали перспективу, в сумрачных концах Хранилища мерещились искореженные фермы, остроконечные призмы, надолбы, а сверху — серенькая кисея паутины.