Анатолий Вахов - Утренний бриз

— Я тут приготовил радиограмму, — развернул Бирич лист бумаги…

Колдуэлл стоял у окна и, отодвинув тяжелую портьеру, смотрел на Светланскую. Узкая главная улица Владивостока походила на весеннюю реку, когда по ней идет бурный ледоход. Она была запружена народом. Снова, как и две недели назад, мимо здания американского консульства шли партизаны. С тротуаров на них смотрели сотни людей. Одни, хорошо, богато одетые, враждебно молчали, другие, одетые попроще, радостно махали руками, что-то кричали.

Консул, недавно обнаруживший у себя дальнозоркость, отчетливо видел алые полосы на шапках и папахах всевозможных фасонов и красные банты на груди партизан. Они шли нестройно, плохо соблюдая равнение шеренг и дистанцию между ними.

Только что из штаба генерала Грэвса консулу сообщили, что новый партизанский отряд, вступивший в город, разместится в казармах на Эгершельде.

«Дикая, анархистская, азиатская толпа», — с презрением думал Колдуэлл о партизанах, и его полные губы то и дело кривились в насмешливой улыбке. Рваные, кое-где прожженные шинели, полушубки, потертые пальто и тужурки на проходивших партизанах вызывали у консула презрение. Моментами ему казалось, что он смотрит спектакль, поставленный изобретательными режиссером и художником. Только на сцене можно увидеть такое фантастически убогое и разношерстное обмундирование и вооружение. «Толпа, взбесившаяся толпа», — повторял про себя консул. Он увидел верблюда, который спокойно, даже с какой-то величавостью двигался среди колонны. На верблюде сидел партизан, а перед ним был укреплен пулемет. Колдуэлл расхохотался, но тут же замолк, и его полное, холеное лицо стало мрачным, а губы сжались, и вокруг них залегли резкие складки, говорившие о жестокости и твердости характера.

Над Владивостоком плыли низкие серые облака, готовые вот-вот разразиться снегом. Холодный, пронизывающий норд-ост развевал красные знамена над партизанскими отрядами.

Удивительно, что от этих плохо вооруженных оборванцев в спешке, в панике бежала хорошо одетая, сытая и отлично вооруженная армия генерала Розанова. Пароходы покидали Владивосток с набитыми людьми трюмами. Коридоры, палубы — все было занято. Белогвардейцы даже забирались в спасательные шлюпки, которые висели над палубами. А на причалах оставались горы оружия, того самого оружия, которое совсем недавно было доставлено из Америки, доставлено спешно по его, Колдуэлла, настойчивому требованию.

«А ведь скоро, может быть не так поспешно, придется и нашим войскам грузиться на пароходы», — с горечью и бессильной Злобой подумал Колдуэлл и посмотрел на бухту. Многих транспортных судов не было, на них ушли колчаковцы. Но глаз радовали мрачно-серые громады крейсеров и миноносцев. Они стояли и у стенок, и на рейде, среди взломанного льда. Корабли угрожающе нацелились на город орудиями. Даже они не остановили партизан.

Колдуэлл опустил портьеру и, подойдя к большому письменному столу, рассеянно постучал пальцем по толстому стеклу. Да, скоро начнется эвакуация американского экспедиционного корпуса. Еще в декабре 1919 года правительство Америки вынуждено было принять решение о выводе своих войск из России. Главная причина этого — разгром большевиками Колчака.

Консул бросил взгляд на настольный календарь. Было 13 февраля 1920 года. Осталось полтора месяца до завершения эвакуации. Колдуэлл грузно опустился в кресло и подвинул к себе папку со свежей почтой, которую полчаса назад внес секретарь. Колдуэлл открыл папку и увидел яркую обложку свежего, 28-го номера журнала «Soviet Russia». Он не любил это издание, считал, что оно инспирируется большевиками и подрывает американскую здоровую политику. Консул уже хотел отложить журнал, но заметил, что одна из страниц заложена полоской бумаги с красной пометкой. Это референт по печати обращал внимание консула на важные, по его мнению, материалы. Колдуэлл открыл журнал по закладке и увидел, что один абзац отчеркнут красным карандашом. Шрифт был мелкий, и строчки сливались. Колдуэлл надел очки и прочитал:

«Когда американские солдаты прибыли в Сибирь, Они понятия не имели о положении вещей. Они не знали, что являются орудием бюрократов для уничтожения революции. Они думали, что большевики — немецкие агенты, и были готовы сражаться с ними. Скоро, однако, они увидели, что дело обстоит не так, что в Красной Армии нет немцев, а состоит она из сибирских рабочих и крестьян. Они перестали верить в свое правительство».