Анатолий Вахов - Утренний бриз

— Исидор-то Осипович хотел погреться… и ух! — тут Щеглюк, потерявший где-то очки, закатывал близорукие глаза, вскидывал руки, и по его широкому лицу ползла пьяная ухмылка. — Поджарился, как куропатка! Хи-хи-хи!

Собравшиеся ждали Бирича. Тренев нервничал, часто поднимал полу мехового, расшитого цветным бисером жилета, доставал из маленького брючного кармана серебряные часы, бросал на них нетерпеливый взгляд и снова старательно прятал. Бирич запаздывал. Вместе с ним запаздывал Струков, Тренев понимал, что их задержка не случайна. В доме Бирича обсуждали состав уездного правления, и Тренева лихорадило — включат его или нет. Придут ли американцы?

Хлопнула входная дверь, и шум сразу стих, прекратились разговоры. Все смотрели на дверь. Только Щеглюк, похихикивая, продолжал бормотать:

— Хотел погреться и — ух! — поджарился, как куропатка…

Но на него не обращали внимания. Дверь распахнулась, и в нее ввалились Трифон и Толстая Катька. Молодой Бирич едва держался на ногах. Его глаза бессмысленно смотрели перед собой, но ничего не видели. Трифон цеплялся за Толстую Катьку. Она вырвала плечо из-под его руки и вдруг заорала весело, бесшабашно:

— Эх, голубчики мои! — И тут ее красное, жирное лицо перекосилось, и из глаз посыпались мелкие частые слезы. Она всхлипнула: — Собаки мертвяков грызут… А вы тут пьянствуете!

Она взметнула руки и, сжав огромные кулаки, ринулась на ближе всего стоявших к ней Сукрышева и Пчелинцева. Они едва успели расступиться, кабатчица, не устояв на ногах, рухнула на пьяного Щеглюка, и они оба оказались на полу.

Щеглюк закричал тонко, визгливо:

— Караул!

Катька мокрыми, раскисшими губами слюнявила лицо Щеглюка, который безуспешно пытался высвободиться из объятий и только мычал, а столпившиеся вокруг них люди хохотали. Они не слышали, как вошли Струков и Бирич. Павел Георгиевич наткнулся на Трифона, который, привалившись к стене, казалось, спал, уронив голову на грудь. Шапка с головы Трифона свалилась. Павел Георгиевич поднял ее, нахлобучил на голову сына и сильно тряхнул его за плечо:

— Трифон!

— А?.. — тот с трудом поднял голову и уставился на отца. Его глаза стали осмысленнее.

— Домой! — приказал с негодованием Бирич.

— Да-а… домой, — согласился Трифон. — Елена там… ждет… — губы его скривились, он тряхнул головой, точно стараясь привести мысли в порядок, и выбежал за дверь.

— Как бы глупостей не наделал, — сказал Струков. Бирич не успел ответить, к ним подскочил Тренев:

— Можно начинать?

— Да, — кивнул Бирич и направился к столу. Хохот потешавшихся над Толстой Катькой стих. Катьку выставили за дверь. Она, бухнув в нее ногой и сочно выругавшись, ушла.

— Господа, — Бирич скользнул взглядом по обросшим, красным, опухшим от пьянства лицам сообщников и подумал: «А маловато ведь нас. Вернутся охотники, растворимся, как соль в каше». Беспокойство и тревога не покидали Бирича, но он держал себя в руках. — Совершилось правое! Ревкомовцы, выдававшие себя за большевиков, оказались авантюристами и ворами. Они уничтожены как самозванцы. Сейчас мы должны избрать законную народную Власть Анадырского уезда и восстановить справедливость!

— Правильно! — закричал Щеглюк, и его поддержали все. — Верно, Павел Георгиевич! Сколько можно было терпеть? Всему есть конец! Спасибо Биричу, Струкову!

Люди кричали с преувеличенной горячностью. Они как бы хотели кому-то, а в первую очередь самим себе доказать, что правда на их стороне. Бирич понимал это, но Струков принимал все за чистую монету. Обычная трезвая оценка людей на этот раз изменила ему, и он с трудом скрывал самодовольную улыбку.

Павел Георгиевич не пытался прекратить шум. Он думал: «Пусть выкричатся. Покладистее будут». Бирич частенько поглядывал в сторону Рыбина, который держался позади всех тихо, незаметно и не кричал. «У него какой-то растерянный вид», — с неудовольствием отметил Павел Георгиевич и, как только установилась относительная тишина, сказал:

— Послушаем, господа, Струкова, который, как вам известно, тоже преследовался ревкомом за свои истинные большевистские убеждения.

«Разыгрываем спектакль», — усмехнулся внутренне Струков и, не поднимаясь со стула, заговорил:

— Нам надо избрать Анадырский уездный Совет, в который бы вошли представители от всех слоев населения Ново-Мариинска и были бы достойны нашего доверия.

— Почему Совет? — недовольно взмахнул рукой Пчелинцев.

— Это более совершенная форма правления. Она широко представительна и к тому же, господа, соответствует ситуации, — Струков сделал паузу, и ею воспользовался Сукрышев. Он провел по лысеющей голове ладонью, точно проверяя, на месте ли и гладко ли зачесаны редкие волосы, и спросил: