Аркадий Савеличев - Забереги

За этими сквозными, навылет продуваемыми думами и сырая Матренина ямища прошла. А дальше сосняки зазвенели. Домна прибавила шагу. Скоро и вовсе посветлело: Дарауха, эти разбойничьи выселки Верети. В сутеми просматривалось семь крепкостенных домов, еще только пускавших первые дымки. «Долго спят дараухие», — с завистью и неприязнью подумала Домна: дараухинцев она не любила, воды у них не допросишься. Да и не встретила никого на куцей улочке. Дорога отсюда шла накатанная, Домна ходко припустила к Верети. Но навстречу из-за первого же поворота вымахнул рыжий вихорь.

— Здравствуй, Домна!

— Здравствуй, Альбина!

— Ко мне или куда?

— Да нет, в Мяксу. Встало море, не знаешь?

— Сама не была, но говорят, остались еще разводья. Пойдем, я тебе провожатого найду.

До Верети было рукой подать. Они так и допрыгали: Альбина Адамовна в седле, Домна у седла.

— Ты погрейся у меня, пока я разбужу провожатого.

Двери у Альбины Адамовны никогда не запирались, Домна зашла, разулась и присела на стул. Хотелось ей помять мягкий диван, да постеснялась. Хоть и давняя товарка, а все же учительница. Жила Альбина Адамовна со своим Иваном Тесловым совсем не так, как деревенские. И внешне дом выделялся из общего посада — был обшит вагонкой и покрашен золотистой охрой, с белой каймой по наличникам и по резному фронтону, а внутри все было оклеено хорошими обоями, и мебель покупная, лаковая. Кресла пружинные, овальный стол, венские гнутые стулья, большущий ковер во всю главную комнату, даже совсем уж невидаль — пианино. Вроде и заработок не особо велик у лесничего, а вон как обжились. И то сказать: Иван не пил совсем, да и учительское жалованье шло в дом. Сад у них огромный, пчелиных колод не сосчитать, все одно к другому прибавлялось. Домна знала, что жили они открыто и хлебосольно, а все же вырвалась вздохом некая зависть: вот ведь как хорошо!.. В эту минуту она даже забыла, что целый уже год живет Альбина Адамовна одна, без Ивана.

Домне подремать бы перед такой проклятущей дорогой, да какая дрема. То Кузьма рядом на мягкий диван подсаживался, то Иван над ухом кричал. Как закроет глаза, так и идут они на нее в две тени, так и орут в две глотки. И чего они, мужики, такие? Жили бы себе да жили, глупые… Чтобы отвязаться сейчас от них, Домна совсем открыла глаза. Так было лучше. Так и встретила Альбину Адамовну.

— Вот провожатого тебе привела, — подтолкнула та в спину парнишку лет тринадцати. — За почтой плавает в Мяксу, моряк!

— Андрюшка, что ли, соседский? Больно длинен стал.

Ни Альбина Адамовна, ни сам Андрюшка ничего на это не ответили — сразу же занялись сборами. День декабрьский короток, а надо обернуться в два конца. Андрюшка выволок из-под навеса большие катули и один затащил на них лодочку-утлицу, стал увязывать веревками, чтоб не елозила в пути. Домне нравилась мужская возня парнишки, а все же взяло сомнение: ой ли, по морю ли на такой утлице?.. Но она ничего не сказала, чтобы не студить понапрасну свою и чужую душу, — успеет еще простыть, видно уж так. Катули были без передков — на них и дрова, и разное жердье возили, — так что лодка встала хорошо, по центру. Домна сама ее подергала, удостоверилась, что можно пускаться в путь, а тут и Альбина Адамовна вышла, вынесла завернутые в газету подорожники.

— Вот, поедите. Спирту хоть капельку возьмите, — сунула она бутылочку из-под лекарства. — Если промочитесь — грейтесь. Не жадничайте.

Домна не хотела растравлять себя преждевременными страхами и резво тронулась с крутой вереи вниз. Катули сами покатились, высоко задранный нос лодки толкнул ее в спину. Это и подсказало: поезжай на дармовщинку, побереги ноги.

— Сани-посами, ехали-поехали! — разошлась она и первой вспрыгнула в лодку, а за ней и Андрюшка, молчком, но довольный.

Катули ходко пошли вперед и так разогнались, что пробили жидкую прутяную изгородь, как сквозь рядно, вырвались в поле. Снег, крутизна! Где-то уже далеко позади маячила привставшая в седле Альбина Адамовна, а санки все летели, летели, и черная лодка как плыла по белому. Такой восторг родился в груди Домны, что она громко, открыто засмеялась. Ничто ее сейчас не сдерживало, ничто не стесняло, вся душа была распахнута, как эта вниз уходящая бель. Лишь где-то далеко-далеко, на самом срезе неба, виднелась черная полоска; Домна не сразу и догадалась, что то береговая линия, которую образовали вставшие на противоположной угорице дома Мяксы. И сердце, только что распахнутое настежь, застегнулось на обе полы в предчувствии холодной дальней дороги. Санки скребанули и раз, и другой о лед, протащились еще немного и тяжело встали. Все, откатались на дармовщинку. Домна впряглась в лямки, поволокла лодку. Идти пока было нетяжело — и не устала, и не грузна лодочка. Андрюшка тоже взялся помогать, но Домна его оттолкнула от лямки: