Леонид Комаров - Три ролика магнитной ленты

— Славно как в лесу! — говорит Варя.

— Ага, — отзывается Васька.

— Пойдем, хватит лежать.

— Ага, пойдем.

У подножия могучих сосен с потрескавшимися замшелыми стволами пасутся молоденькие сосенки-подлески, выпустившие, словно рожки, белесовато-зеленые липкие побеги. И осиночки тут же рядом. А там, чуть поодаль, причудливо изогнулась сосна: до половины ровная, а там пошла серпом. Видать, что-то помешало ей прямо расти.

А рядом высокая осина, и без единого листика. Сухие ветки мертво торчат в разные стороны. Птицы летят мимо, не садятся. Только вороны с карканьем носятся над верхушкой, и ветер чуть-чуть колышет ствол из стороны в сторону. Стоит осина одинокая, жалкая. А внизу, на стволе, присосались белые козырьки — грибы.

— Не живая, — сказал Васька.

— Погибла, бедная, — грустно прошептала Варя, потрогала козырьки, попробовала оторвать — крепко сидят, не поддаются.

Давно это было…

…По коридору кто-то из больных простучал шлепками, глухо стукнула дверь. Потом снова шаги, и снова тихо.

Звенящая тишина. Откуда-то доносится «ззззз» — электрический счетчик гудит или другой какой прибор.

Прямо в окно светит полная луна. Снизу вверх катится. Выплыла из-за строящегося корпуса, запуталась в переплетениях башенного крана…

Снова стук в коридоре — мягкий: «туп-туп-туп».

Васька удобней уложил забинтованную голову, подсунул под подушку руку и закрыл глаза…

Спирина судили открытым показательным судом в клубе общежития.

Дело слушалось два дня. Спирину дали пять лет.

— Мало дали, — сказал мастер Дрожжин с сожалением. — Отсидит, опять ведь к нам придет. Ну, хоть пять лет будет поспокойней.

— А он мстить не будет? — спросила Римма.

— Кто? Спирин?

— Да. Он не сможет еще что-нибудь натворить?

— Конечно, может, — сказал Рогов.

— Так это же ужасно! — сказала Римма, с испугом глядя то на меня, то на Рогова. Она остановила взгляд на Рогове: — А он тебе ничего потом не сделает? Ведь это ж ты его скрутил. Он не будет тебя преследовать?

— Не знаю…

— Я очень боюсь! — сказала Римма.

— Чего ж ты боишься? — спросил Рогов.

— За тебя боюсь! — сказала Римма. — И за всех боюсь.

Я улыбнулся этому интимному «за тебя боюсь».

— Ну, сейчас-то нечего бояться, — сказал я. — И вряд ли он вернется. Его могут не прописать в большом городе. А вообще, конечно, это опасный человек.

— Да-да, — сказала Римма. — Таких надо совсем изолировать от общества.

Итак, с тех пор прошло более десяти лет.

Понаторевший в трудах праведных, повзрослевший (если не постаревший) на десять лет, я стою на пороге нового и неизведанного.

…Вот только эти три ролика магнитной ленты…

Что с ними делать? — подумал я. — Не все, наверное, о чем здесь говорится, ушло из жизни. Быть может, мои записи наведут кого-нибудь на полезные размышления?.. И если это случится, буду считать, что труд мой не пропал даром.