Виктор Ильин - Повести

— Есть! — ответил Серега и перекатал штурвал.

— Прогресс не остановишь, Сергей Иваныч! — продолжал Немцев. — И боцман не хуже нас с тобой понимает. Он мне не так давно говорил: скинуть бы, слышь, десяток лет, пошел бы учиться… Думаешь, ему не хочется с ветерком по Каме? Ты не ездил на «Ракете»?

— Не доводилось, — сухо отозвался Сергей и подумал: а почему же боцман об этом ему ничего не говорил?

Штурман зацокал языком и зажмурился.

— Аж скулы ветром заворачивает! — Он открыл глаза и взглянул на Сергея. — И это еще не все. Есть суда на воздушной подушке. Знаешь, прет прямиком где хочешь. На берег может выходить. Представляешь? Амфибия.

Сергей усмехнулся: никогда еще не видел он столь возбужденным своего вахтенного начальника.

Штурман, очевидно, заметил улыбку и подосадовал. Но тут же придал лицу задумчивое выражение и произнес нарочито шамкающим голосом:

— Ты к тому времени старичком будешь, как наш боцман, ворчать тебе по штату будет положено. — Хохотнув, он заговорил обычным тоном: — А сейчас-то зачем за старое цепляться? Пусть оно в воспоминаниях живет. Старое — это ведь все равно как детство. Что же, в коротеньких штанишках всю жизнь и ходить?

Сергей промолчал. Была в словах штурмана убежденность, уверенность, но Сергей еще не знал, можно ли ей поддаться, поверить. Уж очень все легко получается по словам штурмана. Сегодня бросишь «Гряду», завтра — «Ракету», а ведь на каждом судне остается частичка души, незаметно и растеряешь всю. Может, у штурмана это уже началось, он же сам говорил, что «Гряда» у него третье судно. Он сказал Немцеву:

— Что-то больно у тебя все легко. Ты вот лучше ответь: неужели у тебя ничего не ворохнулось, когда с прежних судов уходил?

— Легко, говоришь? — Штурман полез за сигаретами. — А ты как из дому уехал? Легко?

— Я вернусь.

— Ну вот, а ты попробуй уехать и не вернуться. Тогда узнаешь, легко или нет.

Оба помолчали. Такие разговоры не на каждый день.

Посмотрев на часы, Сергей прикинул, что по времени они должны подходить к Каменецкому перекату. Вскоре в сумерках показались семафорные столбы переката. «Вот сейчас пройдем, отпрошусь, схожу к Семену Семеновичу», — подумал Сергей.

— Заснул? — сердито крикнул штурман. — Дай свисток! Не видишь, сверху самоходка!

Выждав, когда вахтенный даст сигнал и помигает отмашкой, Немцев предупредил:

— Лево не ходить. Держись речнее! Разойдемся правым бортом.

В рубке встречного теплохода «Череповец», чьи огни увидели с «Гряды», были двое: штурман Шарапов и рулевой Патреев. Они тоже, как Немцев и Сергей, два часа тому назад заступили на вахту. «Череповец» шел из Котловки с гравийной массой, наваленной в трюмы.

На рейде в Котловке расторопный, похожий на цыгана-конокрада Патреев сторговал у рыбаков толстоспинного жереха, сварил уху. Перед ухой они с Шараповым, таясь от команды, распили бутылку водки, плотно закусили наваристым хлёбовом.

Шестьсот «кобыльих» сил «Череповца» — так обычно острил балагур Шарапов, приземистый, плотный, с розовым лицом обжоры и выпивохи, — умноженные на попутное течение, мчали теплоход со скоростью двадцать километров в час. И если рулевому Патрееву было невдомек понятие живой силы, то дипломированный штурман слышал о массе, умноженной на квадрат скорости. Масса «Череповца» — более двух тысяч тонн. Квадрат скорости, даже деленный на два, как гласит формула живой силы, выглядел, если перевести в цифры, внушительно. Весь этот сгусток энергии, вся глубоко осевшая стальная махина вошла на Каменецкий перекат. Вошла, утаскивая за собой невидимый в темноте вал воды, обнажая на какие-то минуты берега, наполняя все окрест слитным, тугим гулом дизелей.

Из-за этого гула на «Череповце» не слышали сиплого голоса «Гряды», а видели лишь неяркие вспышки с правого борта.

— Калоша старая! — проворчал штурман Шарапов и, достав сигарету, чиркнул спичкой, зажав огонек в ладонях.

— В яр вроде жмутся, — определил Патреев. — Вот дураки! Небось и осадка-то метра полтора, а туда же! Шли бы речнее.

Навалившись грудью на раму передней стенки рубки, попыхивая сигаретой, Шарапов чувствовал приятную сытость и некоторую расслабленность после ухи и водки. Ко всему этому примешивалось сознание своего могущества и превосходства перед неведомой невзрачной и старой посудиной.

— Не говори, — поддержал он Патреева. — Удивляюсь, куда судоходная инспекция и Регистр глядят. Я бы давно таким калошам запретил по реке ходить. И капитан небось такой — пескоструйного аппарата не надо. Так и сыплется из него.