Альберт Гурулев - Осенний светлый день

— Да не стрекочи ты сорокой, — перестал жевать Семен. — Голова болит.

Соня подолгу на одном месте не сидит. От стола к печке. (Ой, дров в печь надо подбросить, печь прогорела.) От стола в сени. (Ой, у меня там мороженые сливки есть. Забыла на стол поставить. Памяти вовсе нет.)

Успевает и в окно посмотреть.

— А эвон директор школы по улице идет. К нам, поди.

— К нам — не к нам… — прильнул к окну и Семен. — Выскочи, пригласи.

— Хорошо бы пригласить, — подает голос Касьян.

— Надо, чтоб Семен вышел. Как-никак хозяин.

— Давай, давай, — командует Семен.

Соня накинула платок на голову, выскочила за дверь. Через двойные стекла слышно, как звонко она кричит, и видно, как зазывно машет рукой.

Соня забежала в избу и, шепнув: «Идет», кинулась к шкафчику с посудой, за рюмками.

— Звать-то директора как? — спросил Касьян Соню. — Забыл я. Соня ответила шепотом:

— Геннадием Ивановичем. Он простой мужик, хороший. Он и белочить даже ходит.

Касьян вылез из-за стола, встретил гостя у порога: как-никак это он подобрал в тайге и в село привез Гришку и его, Касьяна, полусонного, полудохлого.

— Я к вам, Геннадий Иванович, хотел зайти, спасибо сказать, да только проснулся и в баню успел сходить.

— Да чего там. — Директор машет рукой. — Вы бы и сами до деревни дошли. Ведь близко уже оставалось.

— Не дошел бы.

Геннадий Иванович улыбнулся, насечка мелких морщинок около глаз стала заметнее, и Касьян увидел, что директор еще недавно был молодым и, может быть, даже веселым.

— Напугали вы тогда меня. — Смотрю — на льду кто-то шевелится. А темно еще, плохо видно. Ну и крикнул: «Эй, кто такой?» Думаю, свой кто, сейчас ответит. Никто не отвечает. Подъехал ближе — смотрю: конь стоит, а около коня человек и ружье с себя тянет. Я еще что-то спросил, а человек молчит и, видно, без ружья со мной разговаривать никак не хочет.

— В беспамятстве это.

— Я потом так и понял.

Геннадий Иванович разделся, прошел по белым половицам к столу. Достал папиросу, размял ее в крепких пальцах, закурил и закашлялся.

— Кушайте, кушайте, — предлагает Соня.

Касьян подцепил увертливый рыжий грибок, повернулся к учителю.

— Я ведь вас, Геннадий Иванович, давно знаю. Мельком только все, издали. Разговаривать даже ни разу не привелось. А ведь помню также, когда вы приехали. Я еще подумал: и этот уедет к себе в город. Не держались тогда учителя в Беренчее.

— Мог бы и уехать, — Геннадий Иванович согласно кивает головой. — Вполне мог. Когда заканчивал институт, совершенно никуда не хотел распределяться. Как говорится; не было любви ни к деревне, ни к городу.

— Это как же так: ни город, ни деревня?

— По молодости. Город я не любил за то, что там нескоро получишь квартиру, за то, что там грязный воздух, за чахлые деревья. А деревню — за тоскливые вечера, за то, что далеко друзья, за старые кинокартины, за то, что, когда на экране целуются, — в зале жеребячий смех. Сюда послали — я не отбивался: все едино. Потом, не сразу, через несколько лет, понял, что мне повезло. Послали туда, куда хотел, сам того не сознавая.

— Деревней довольны? — спросил Касьян.

— Тут у меня своя философия. Тайгой доволен. И считаю, что человек должен жить, тесно соприкасаясь с природой. Только жаль, что к природе человек часто плохо относится.

— Тайги еще много.

— На наш век хватит. А потом? Вы посмотрите, как быстро отступает тайга перед человеком. Конечно, относительно быстро. Но от промышленных городов лес уже отошел. Возьмите, к примеру, нашу очень таежную область. Вокруг некоторых городов голо. Реки, текущие от Саян, засорены отходами сплава.

Касьян прикрыл глаза и чуть заметно улыбнулся: «Ишь, как по писаному говорит».

— Географию, видно, преподаете?

— Физику. А почему решили — географию?

— Да вот про реки, про тайгу говорите.

— Так про это каждому нужно говорить.

— Ну, а что делать надо?

— Точно я и сам не знаю. Развитие промышленности на остановить. Но мне понятно, что этикеток на спичечных коробках, где написано «берегите лес», явно недостаточно. Нужно очень испугаться за свою землю, за свое будущее, и тогда можно что-нибудь придумать.

Касьяну слова Геннадия Ивановича понятны. Только он тайгу и с другой стороны видит: народом тайга скудеет. Раньше, лет двадцать-тридцать назад, вокруг Чанинги небольшие деревни жили. Не близко, но и не далеко. До которой три часа ходу, до которой полдня. А где теперь эти деревни? Были, да все вышли. Охотничьи угодья соседей частью пустуют теперь. От больших деревень к этим угодьям многие дни пути. А на чем? Лошадей у охотников за последние годы много поубавилось. И ведь никто не гнал охотников из тайги. Вначале из тайги молодежь хлынула, к кино, к электрическим лампочкам, к многолюдству. Скучно в маленьких деревнях молодежи. Правильно, конечно, все это. Человеку лучше жить стало. Но и тайгу жалко. А тайга без человека — кому она нужна?