Владимир Исаков - Дом на берегу

Этот форт до нас штурмовали и зуавы, и негры, но взять никто не мог. Стоял он на горе неприступно. Строили форт французы, а немцы его забрали и окопались. Ладно. Пошли мы в наступление. Как полагается, сначала артиллерийская подготовка. А какая там артиллерия? У нас в полку было три батальона, и на каждый батальон по орудию. Потихоньку приближаемся к фронту. Но немцы тоже не зевают, пристрелялись и бьют по шоссе. Один снаряд упал как раз возле нашего снарядного ящика. Шлепнулся и лежит. Думаем: ну, сейчас все будем в воздухе. А он лежит и лежит. Мы потом привыкли, часто замечали: половина снарядов у немцев не рвалась, головки отсырели или что…

Пришли на передовую. Я, как командир орудия, спрашиваю командира батальона, что делать. «А, — машет рукой, — устраивайся, как знаешь». Никто на нас и внимания не обращает. «Что, — говорю, — ребята… Давайте постреляем». В последнюю войну артиллерийская подготовка час-два, а тогда стреляли по десять дней. Днем постреляем, ночью тихо. Все землянки, окопы засыплет землей, ночью саперы работают, отрывают. Окопы были большие — на двести, на триста человек. Ну, пошли в бой. Взяли первую линию, вторую… Вот сам форт. А уже у нас нет солдат, и у них нет. Осталось по нескольку десятков человек. У нас брать некому, а у них защищать. Все полегли. Страшно было смотреть. Из нашего полка пошло в бой две тысячи двести человек, вернулось сто двадцать. Так форт Бримон и остался у немцев.

После боя отвели нас на отдых. Стоим. Вдруг собрание. Идет шепоток, что дома нету царя. Дескать, теперь Временное правительство. Ладно. Выступает командир полка генерал-майор Нечиволодов. «Вот, — говорит, — сняли царя-батюшку. Выбрали там какого-то колбасника. Ну, ему и служите, а я не желаю». Ушел в отставку. Дали нам другого командира — штабиста, с белыми погонами. Как сейчас помню, полковник Котович. Этот говорит: «Будем воевать до победы».

Ну а у французов такой порядок: два месяца на фронте, месяц в тылу. Месяц мы отдыхали.

«Ну, отдохнули, — говорят, — теперь обратно на фронт».

«Не пойдем, — отвечаем все. — Наша служба кончилась, пусть буржуи сами воюют».

Командиры уговаривать:

«Как же… Вас везли, такая дорога… Надо воевать».

«Не пойдем».

«Мы вас заставим…»

Ну, всякими угрозами многих все-таки повели. Осталось около тысячи человек. Нас все уговаривали, все давали сроки. Наконец предъявляют ультиматум: в двадцать четыре часа всем покинуть лагерь. Проходит двадцать четыре часа — мы ни с места. Утром ультиматум кончается. Вышли мы все из казарм. Наши главари говорят:

«Как, товарищи? Не будем сдаваться?»

«Не будем…»

Наши часы отставали или что… ультиматум еще не кончился, окружают нас французские части. Тут уж без цветов. Разговор пошел по-другому. Выкатили вперед пушки. В первый день, мы считали, выпустили по нам сорок снарядов. На другой день двести. Ну что?.. Видим, всех перебьют. Стали мы выходить. Заставили нас сложить винтовки. Выходим голодные, три дня ничего не ели. Вышли, то же — день кормят, день нет. Говорят:

«Не хотите на фронт, идите на работу».

«Хоть на фронт, хоть на работу — никуда не пойдем. Хотим домой».

«Ну, тогда пожалеете…»

Весь комитет нашего лагеря арестовали и отправили на остров Эльдекс. Председателя комитета Волкова, латыша Балтайса и других. Что с ними стало, так и не знаю.

«Ну а вас, — говорят, — раз не хотите работать здесь, отправим в колонии, в Африку. У вас Сибирь, а у нас Африка. Это хуже Сибири. От холода можно спастись работой, а от жары ничем не спасешься».

Долго нас пугали. Мы все стоим на своем. Ладно. Повезли нас на юг Франции, в город Марсель. Посадили на пароход, повезли в Африку. Приехали в порт Алжир. Из Алжира на поезде, в маленьких вагончиках, поехали дальше — все по каким-то горам, по туннелям. Приехали в Медиа. Жара. Повели нас в глубь Сахары, в местечко Ла-Гуат. Тут и узнали мы, что это за Африка…

Василий Григорьевич вдруг остановился, прислушался:

— Слышишь?

Где-то за прозрачным березником одиноко хлопнул выстрел. В сумерках над кромкой поля редко потянули вальдшнепы. Рядом, в стороне Тараскова, тоже раздались выстрелы. Это приехали наши охотники.

— Надо идти, — сказал Василий Григорьевич.

Мы поднялись, настороженно послушали еще, посмотрели по краям неба. Тетеревов на березах нигде не было видно. Пахло дымом соломы. Из низины поднимался туман. В поле быстро темнело, и было жаль, что с темнотой должен окончиться и этот вечер.

— Вот. Ночью сюда и придете, — заключил Василий Григорьевич. — Раньше здесь бывали тока. Женя эти места знает…