Владимир Исаков - Дом на берегу

У одного браконьера рыбоохрана нашла как-то семнадцать килограммов судака и угря. Это даже для рыбака жирная уха…

— Они постную не едят, — смеется Никоноров. — Вон Озеров из Княжого. Гурман. Варит уху только на молоке.

Дядя Саша раздает нам подушки и одеяла. Надо немного вздремнуть. Ночью, пока мы спим, катер переходит на новое место — в реку Близну. Утром, перед рассветом, нам снова выезжать на моторках — по Березовскому плесу.

Барутино — глухая деревенька в далеком, западном углу озера, за Свапущей. Заросший камышом залив (лука), три-четыре дома на горе, лодки. Для рыбоохраны это одна из трудных деревень. Весной, осенью и зимой в ледостав сюда нет никакой дороги. Всю жизнь, испокон веков барутинские привыкли жить по своим законам: бить рыбу острогой, ловить сетью, ставить ризцы и мережи [22] Ризцы и мережи — промысловые снасти; ризцы — для ловли снетка, мережи — для ловли щуки, судака. .

Здесь живут два самых матерых, самых упорных браконьера — Вершин и Машковец. Между ними и рыбоохраной давно идет война. Взято немало штрафов, порвано немало сетей. Дело уже не только в рыбе, но и в честолюбии. Браконьеры терпят, скрипят зубами. Но рыбоохране тем более уступать ни к чему.

— Помню, мы Вершина первый раз поймали, — смеется Хохлов. — Приехали в Барутино, надо у кого-то переночевать. Смотрим, мужик тянет сеть. Шумит: помогите, мол, ребята. Вытянули. Посмотрели. Он вошел во вкус, командует ставить обратно. Я говорю: ладно, хватит шутить. Вынимай сеть, пошли в избу. Ну, составили протокол, а заодно и переночевали.

Второй браконьер, Машковец, далеко не так прост. При встрече один на один в глухой заводи не стоит поворачиваться к нему спиной, особенно если в руках у Машковца окажется весло. Кто-кто, а лучше всех это знает Никоноров, у которого с Машковцем свои, особые отношения.

— Мы с ним на «ты», — хмурится Николай Михайлович. — Раз порвал ему сеть, второй. Опять вяжет и ставит. Приезжаю к нему домой: «Леша, давай по-хорошему. Перестань. Буду штрафовать». Он мне рукой на порог: «Ты меня сначала поймай…» Ладно. Меня заело. Пошел в прокуратуру, попросил санкцию на обыск. Забрали у него сетей, мереж — полную лодку. Знаем, что должна быть еще и рыба. В Свапуще тринадцать человек сказали, что покупали у него леща. Может, где есть остатки? Пошли в Тарасовку, там у него дед жил, напарник. Дело было весной. Идем мимо одной бани, слышим: чем-то пахнет. Вроде как протухшим. Я к окну. Там на полу на целых полметра все лещом завалено. Килограммов семьдесят. Уже протух, его только зарывать. Ах, думаю, сукин ты сын, что ты с рыбой делаешь? Ну, судили Машковца. Вечером в Осташкове мы идем с женой в кино, он навстречу. С котомкой. «Вот, шагаю в тюрьму. Спасибо». Отсидел год, вернулся, опять живет в Барутине. Надо бы посмотреть, чем он там занимается.

Мы с ветерком летим по Березовскому плесу. Только-только светает. Редкий белый туман, как метель, со всех сторон налетает на моторку и клубами проносится мимо. Лодка, почти не касаясь воды, скользит и вертится наподобие скутера. Мы подходим к Барутинской луке и задолго до деревни выключаем мотор. Теперь можно разделиться на две группы. Мы с Никоноровым выходим на высокий берег и, стоя возле копны, остаемся смотреть за широким разливом озера у Свапущи. Хохлов выдвигается вперед, к Барутину. Если он заведет моторку, это будет сигналом, что там орудуют браконьеры.

В Свапуще тоже есть мастера ставить сети. Александр Филимонов, по-деревенскому Курок. Петр Кузоватов, по-деревенскому Гуря. Но пока на свапущенском рейде спокойно, и Никоноров начинает все чаще поглядывать в сторону Барутина.

— Что-то я не верю Машковцу. Не такой он человек, чтоб отстать от браконьерства…

Почти в ту же минуту мы слышим, как в камышах чихнула, завелась моторка, и Хохлов, уже на таясь, на всех оборотах помчался прямо в Барутино. Мы на рысях, бегом по болоту бросаемся следом за ним. В случае чего Хохлову придется туго: там могут дать и отпор.

Мы подбегаем к деревенским лодкам как раз вовремя: Хохлов уже стоит с браконьером, забирает сеть, а по тропинке к ним, застегивая на ходу старый сюртук, спускается сам Машковец — высокий, сухой, с огромными руками и мрачной усмешкой.

— Брось, Николай Михайлович, отпусти человека, — издалека, еще сверху говорит он. — Какой это браконьер?.. Только переехал, купил дом в Барутине. Ну, я и дал ему сетку на первое обзаведение. Так, рвань, старая сетенка, одно название.

Машковец спускается к воде и, сунув руки в карманы, останавливается у своей лодки. Лодка у него хороша — деревянная, длинная, с прекрасными обводами. Названа она тоже подходяще — «Наяда».