Владимир Исаков - Дом на берегу

Разговор за столом раскручивается неторопливо, обстоятельно, надолго. Начинается с того, что перед глазами, — с рыбы, с меда. Переходит на грибы, травы, ягоды. На соседей по лесу — кабанов, лосей, медведей, которые сейчас, вечером, ходят где-то тут, рядом с человеческим жильем. И, конечно, все кончается лесом.

— Лес и болото — это у нас первое явление, — медленно, с расстановкой говорит Иван Павлович. — Это куда ни кинь. Вся Волга болотами начинается. Где пониже — соберется вода, озерко. Пойди по лесу считать — всех озер и не сосчитаешь: Стергут, Свапущенко, Гусиное, Яминец, Ветрицы, Верхиты, Боровое, Мошное… Но больше мхи, клюква. Вот пройдут дожди, будем здесь, как на острове. Выйдешь вечером на крыльцо — кругом возня, шум, визги. Кабаны тучами подходят к дому по болоту…

— А давно здесь живете?

— Да как сказать… Порядочно. Я три десятка лет как работаю в лесу. Мы до этого жили на правом берегу, в Новинке. Еще отец был лесником. В сорок первом, в июне, только переехали в новый дом. Тут война. Что мне тогда было? Лет тринадцать. Как пришел фашист, мы всей деревней подались в лес, к Верхитам. Вырыли окоп человек на полсотни, в нем и жили. Край у нас тут такой — лучше не суйся. В своем лесу мы сами себе хозяева.

— Ничего, теперь вот уже и сыновья подросли, — наливая чаю из самовара, деликатно вступает в разговор Валентина Петровна. — А кажется, давно ли мы сами были молодые? Я родом из Шелехова, напротив Новинки, через озеро. Помню, бывало: плывет мой Ваня на челнах, сидит и на балалайке играет. На все озеро слышно. С двух берегов мы тут и сошлись, у самого начала Стержа.

Тепло, уют и согласие живут в просторной избе лесника. У маленькой, ладной и приветливой Валентины Петровны все кипит и блестит. Сверкают чистотой полы, стены, белоснежная, чуть не крахмальная занавеска, которой она задергивает шесток русской печи. Эта белая занавеска у шестка, рядом с дымом, с сажей, с углями, как-то все время попадалась мне на глаза. Я вывел про себя, что при такой чистоте хозяйка, видимо, сидит дома, домовничает.

— Нет. Зачем? — улыбнулась Валентина Петровна. — У нас вся семья лесники. Летом — сенокос. Зимой — рубки. Топор в руку — и по всему лесу…

— И вы тоже ходите с топором?

— А как же? Да сейчас что, сейчас легко. А то бывало…

Лет десять назад, зимой, с Иваном Павловичем случилась беда. Пришлось ехать в Москву на операцию — «на казнь», как говорит хозяин. Валентина Петровна осталась одна, с двумя маленькими сыновьями.

— Помню, придет Коля из школы, мы двуручную пилу на плечо — и в лес, в сорок седьмой квартал. Мороз, снег по пояс. А мы пилим, таскаем, складываем в штабеля. Сыновья у нас работы не боятся.

Уже поздно. Николай уходит на танцы в Коковкино, Сергей — спать, а мы втроем все сидим и рассуждаем про лесные дела. Я рассказываю, как искал дубок и чуть не заблудился в здешнем лесу.

— Дуб теперь совсем редкость, — кивает Иван Павлович. — Его сразу и не найдешь. А заблудиться — что ж, около Верхитов заблудиться немудрено. Там с тридцать шестого по сорок четвертый квартал, можно сказать, девственная тайга. Да разве только там…

Лесник сделал паузу.

— Дуб — это одно. У нас вот беда — серая ольха. Заполонила леса, сенокосы, уже в огороды лезет. Все губит, глушит — не лучше пожара. И откуда она к нам плывет? Только вырубишь — через два года опять заросло. За исключением боровых мест во всех лесах сейчас ольха. Чуть где свободное место, она тут как тут. Плодится и от корня, и от семян. Посадишь елочку — она еще силы набрать не успеет, а ольха, смотришь, уже на два метра вымахала. Была узкоколейка на Старую Руссу — заросла ольхой. Было поле у озера Гитара — тоже.

— Да вот хотя бы и Гусиное озеро, — подхватывает Валентина Петровна. — Я за последние годы четыре раза вырубала там ольху. По всему лесу еще штабеля стоят, а она уже снова наросла. Там сейчас опять не пролезть.

— Да что… — Иван Павлович коротко кивнул за окно. — Во многие места не зайдешь. Эти леса привести в порядок — сколько пользы будет. Одних грибов, ягод! Зверя, птицы… Посадить бы дуб, клен, лиственницу, кедр, липу. Тут для лесоводов самая работа. Вон два сына в лесном техникуме. Хорошо бы вернулись домой, пошли бы в родные леса…

Разговор кончился далеко за полночь. Наконец хозяева простились со мной, пошли спать. Мне отвели комнату Николая. Я остался один, огляделся по сторонам. На вбитом в стену гвозде висел нарядный мундир Ивана Павловича — с дубовыми листьями и серебряным знаком за многолетнюю службу. Рядом — старая балалайка. Все было завалено книгами о лесе. На столе на кальке лежали карандаши, линейка, готовая карта. Я подошел ближе и прочел: «План Истоко-Волжского лесничества». Николай жил сейчас дома, на преддипломной практике, писал работу о лесах на истоке Волги.