Владимир Исаков - Дом на берегу

Обойдя окрестности Дубка, облазив заросли ольхи, малины, крапивы, я вернулся на берег, сел на камень и стал думать, что делать. Проще всего было выкопать березку или черемуху, сесть в лодку и на этом закончить свою одиссею. Но хотелось посадить именно дуб.

Я выбрался из камыша, завел мотор и поехал вдоль берега. Было одно место, где рос настоящий дубовый лес — вокруг Дубских хуторов на озере Сабро, но туда не проехать на лодке. Я оставил Дубские хутора на крайний случай и решил съездить в Истоко-Волжское лесничество.

Перебирая в памяти знакомые леса, я вспомнил, что когда-то, бродя вокруг истока Волги, видел в тех местах клен, липу и другие широколиственные. Кажется, среди них попадались и дубовые деревья. Дело было ненадежное, но искушение принести дуб прямо с истока Волги перевешивало все.

Надо было ехать в дальний конец озера, к Свапуще. Оставив лодку у знакомого рыбака в Свапуще, пренебрегая большаком и кривыми дорогами, я заметил себе направление на запад и пошел прямо к истоку.

Леса в этом углу, несмотря на близость к Селигеру, глухие, темные, полные зверя — настоящая тайга. Тысячи туристов ходят здесь на исток, но ходят по одной и той же дороге, по одним и тем же тропам. Чуть в сторону, и начинается чаща, бурелом, болота, завалы.

Возле озера широкой полосой идут сосняки, но чем дальше вглубь, в глушь и болота, со всех сторон начинает обступать мрачный, темный и какой-то первобытный лес. Ель да ольха. Дубы по своей природе не любят ельник, но среди болот, на разбросанных тут и там небольших возвышенностях, попадаются острова — теплые, крохотные и солнечные лиственные куртины. Почему, собственно, в них было не расти и дубам?

Во тьме и чаще старых елей я незаметно все дальше и дальше забредал в дебри. Среди бела дня в лесу стало темно, как ночью. На каждом шагу попадались завалы, упавшие от старости и вывернутые с корнем деревья. Кончились солнечные островки, а вместе с ними перелеты рябчиков, шорохи осины, тихие порывы ветра в макушках деревьев. Глухая напряженная тишина стояла во всем лесу. Кричи сколько хочешь: никто и никогда тебя не услышит. Разве что где-нибудь медведь поднимет голову, послушает и потревоженно заберется подальше в ельник.

Странное дело — в таком лесу не чувствуешь усталости, тут не хочется сесть передохнуть под каким-нибудь деревом, ноги сами как заведенные несут и несут тебя вперед. Три, пять, десять километров… Но наконец кончился темный лес, и начались светлые боровые места. Я понял, что вышел на Сорочьи горы — чуть северней от истока Волги.

Немногие знают, что здесь, в сплошной глухомани, есть прекрасный сосновый бор. Туристы, идущие с юга, кончают свое путешествие у бревенчатой избушки, на роднике Волги. Дальше за избушкой видно бесконечное болото с ольхой, елью, осокой, и мало кому приходит в голову, что это еще не конец света.

Спустившись с Сорочьих гор, я долго шел по черным, с отпечатками копыт, лосиным тропам и наконец вышел прямо к истоку. Здесь, сидя на пороге избушки, можно было подвести первые итоги. Они выглядели не очень утешительно. Где-то тут, в лесах на истоке, мне не раз встречались раньше дубы, но где именно — сейчас невозможно было отыскать. Знакомые места стали еще глуше, непроходимей, и со всех сторон, куда ни брось взгляд, смотрела ольха, ольха, ольха…

Я пошел по течению ручья, надеясь таким образом незаметно дойти до Стержа. Ширина Волги у деревни Волгино Верховье не превышает полметра. Перекатываясь с камешка на камешек, этот ручей бежит по низинке за огородами, под косогором с рожью и исчезает в новой непроходимой чаще. Приходится оставить в стороне два озера — Малый и Большой Верхиты — и идти по торной тропе.

Смеркалось, надо было поторапливаться.

Наконец Волга вышла в болотистые луга, за которыми лежал светлый далекий Стерж. По всей пойме тихо и таинственно темнели стога. У одного из стогов метали сено. Наверху стояла женщина с граблями, а ходивший внизу мужчина длинными деревянными вилами подавал ей небольшие копешки. Это были лесники Шараповы.

Здесь, во время ночевки, мне довелось познакомиться с замечательной семьей лесников.

В глуши, вдали от больших городов, стоят еще такие дома, в которых сохранился крепкий старинный быт. В них идет неторопливая, прочная и какая-то очень надежная жизнь. Жизнь тружеников, хозяев этого леса, хлебосолов. Тут, в лесу, бывают рады захожему человеку. Через полчаса после того как я вошел в дом, за столом, как на праздник, собралась вся семья лесника. Хозяин, Иван Павлович, прямой и высокий, торжественно сидел на своем месте. Чуть поодаль разместились сыновья — старший Николай и младший Сергей. Хозяйка, Валентина Петровна, с достоинством, без суеты хлопотала у русской печи. К ужину появилась селигерская уха с сушеным окунем, самовар, мед, топленое молоко, грибы и варенья.