Яков Ильичёв - Сиваш

В восемнадцатом веке однажды крымский хан, как и Врангель сейчас, с главными силами ждал русских на Перекопе. Но русские войска надули хана: за сто двадцать верст слева от Перекопа двинулись в Крым по узкой Арабатской стрелке. На тридцатой версте, где сближаются Арабатская стрелка и крымский берег, переправились русские войска и победили… Сейчас такой маневр нуждался в серьезных поправках…

Полки Четвертой армии продвинутся по стрелке, на тридцатой версте переправятся на лодках и плотах, но не пойдут занимать территорию. Полки двинутся в тыл Чонгару. Это поможет Тридцатой дивизии и другим частям, вышедшим на Чонгар, перебежать в Крым по ниточкам-дамбам, протянувшимся через Сиваш на пять верст, взять Чонгарскую переправу. Чонгарские войска выйдут в тыл Перекопу. Неминуемо падет Перекоп, атакуемый Шестой армией. А когда падет Перекоп, конные армии, Первая и Вторая, вслед за штурмующими, Четвертой и Шестой, по всем перешейкам выйдут в крымские степи и на просторе покончат с Врангелем… Сложная обстановка требует и смелого удара, и наиточнейшего общего расчета. И еще чего-то… Иногда все решает одна дивизия, вовремя подошедшая к полю боя. Надо знать настроение, расположение, пути и цели передвижения не только своих, но и вражеских сил. Но донесения приходят, разумеется, после действий. Надо предчувствовать, догадываться, предугадывать, мучиться, проникая мыслью в ход сражения. Но все-таки самое главное — верный общий замысел, всем понятный, единственный и простой. Важен смысл сражения, то есть то, чего ждут от победы люди…

Путники вышли к одинокому степному полустанку с кривым деревцом и колодцем.

— Рельсы, товарищ командующий! Сейчас придет паровоз! — воскликнул ординарец.

— Паровоз придет? — усмехнулся командующий в усы. — Ну, тогда все в порядке, можно телеграфировать в Москву, что Крым взят, а Врангеля в плен захватили!

В саманной будке топилась печка. Фрунзе то стоял нетерпеливо у огонька, то выходил на мороз. Что ж это не видно паровоза из Мелитополя? Рельсы гудели, словно звали скорее к армиям…

И снова думал. Стало быть, очень важно осуществить продвижение по Арабатской стрелке. Один из полков уже пытался это сделать. Но в Азовском море, отделенном Арабатской стрелкой от Сиваша, курсировали врангелевские корабли. Они простреливали стрелку на всю ее ширину. На ровной пустынной песчаной косе корабли легко увидели красный полк, орудийным огнем рассеяли его, заставили вернуться. Помочь могла только Азовская флотилия с ее канонерскими лодками — подойдут к Арабатской стрелке, поставят мины, откроется посуху путь…

Наконец далеко впереди, где сошлись рельсы, в ясное небо прянул дымок. Идущий из Мелитополя паровоз гудел — вызывал требовательно и властно. Все встали на шпалы, с ликованием встретили горячий паровоз с бронированными вагонами — свеженький, недавно отбитый у белых бронепоезд. Название «Волк» еще не соскребли, лишь поцарапали.

Теперь, думалось, полетят, как на крыльях. Но и дальше путь был ненадежен. Топливо — разбитые вагонные двери.

Лишь поздней ночью добрались к низким огонькам степного города, в расположение резерва фронта — Тринадцатой армии. Сразу, не отдыхая, «сели на телеграф». В вагон к Фрунзе явились командарм Тринадцатой и приехавший из Перекопа член военного совета Шестой армии. Несколько дней назад Фрунзе приказал сбросить на вал с самолета листовки: предложение белым прислать парламентера для переговоров о мирной сдаче. И вот теперь, грея руки о горячую кружку чая, член военного совета Шестой армии рассказывал:

— Минут через десять, как упали листовки, с вала ударили из орудий. Все же на другой день к вечеру, смотрим, идет офицер с белым флагом на палочке, за ним — солдат с трубой. Заиграл, стрельба затихла. От нас пошел политрук ударного полка. Сошлись в степи. Офицер, багровый от мороза, и позади него трубач — оба хорошо одеты. С интересом смотрят на нашего. Малость смешной — в короткой шинелишке. Офицер усмехнулся, но сохраняет парламентерскую вежливость. Наш говорит: «Хватит землю кровью поливать! Чтобы этого больше не было, кладите оружие. Все равно положите». Офицер стиснул зубы, побелел: «Я не уполномочен решать…» Принял бумагу, повернулся, трубач сыграл обратную дорогу. И наш повернулся, пошел к себе неспешным шагом. Едва ввалился в окоп, как с вала снова огонь… А на другой день часам к двенадцати они сбросили свои афишки. Вот, поглядите.

Член военного совета вынул из кармана и подал сложенный листок. Фрунзе, придвинув лампу, читал нахмурившись: