Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Но там — война…

Пункт выгрузки золота наконец известен — Трапезунд. Прибывший из Новороссийска вооруженный пушками пароход «Георгий» возьмет золото, имущество миссии, двадцать человек бойцов. Фрунзе под чужой фамилией, советники, секретарь Кулага и ординарец Скородумов сядут на итальянский пароход «Саннаго».

— Молодец Легран. Умный, практичный, — Кулага высоко ценил практичность, желал порядка во всем — в мировом положении и в своем чемодане.

Стемнело. Плыть решено ночью. Какой черный, бархатный выпал вечер. Батумская бухта без огней. Ване, Кулаге и еще нескольким бойцам доверено погрузить на «Георгия» какое-то особое имущество. Кулага знал какое, но молчал. Из темного зева улицы выкатился в порт к причалу грузовик с небольшими ящиками и другой — с охраной. Причал уже очищен от посторонних. Прозвучала команда, разобрались и взялись. Тяжелые, неказистые, вроде патронных, опечатанные ящики.

— Товарищи, бдительно! — распоряжался начальник у трапа. — Осторожно, не утопить.

— Ровно золото или патроны в этих цинках, — пробормотал Ваня. — Руки с корнем отрывает.

Кулага пыхтел, поднимаясь по трапу. Потом, опустив в трюме ящик, он снаружи присел на железный гриб передохнуть и сказал с усмешкой:

— Ты угадал, Иван-мудрец, — золото. Только не в слитках, а золотые рубли царской чеканки. Солидная сумма. Наверно, штук шестьдесят ящиков… у тебя на золото, значит, нюх.

— От тебя набрался.

— Нам бы с тобой одну такую упаковку — и хватило бы на табак. На четыре жизни, будь у нас хоть по сто жен, как у султана, и по батальону детишек. Украдем?

Это было вечером двадцать пятого ноября. А еще днем подняли на палубу громадные ящики, взятые в Харькове. В них сохранялась оснастка для патронного завода.

В полной тьме закончив погрузку золота, Ваня с «советским купцом», как о себе сказал Фрунзе, сел на большой пароход «Саннаго». Внес чемоданы, расположился в каюте. В ней поместились и советники.

Перед посадкой на пароход Фрунзе передал Леграну листок — послать телеграмму Чичерину:

«Сегодня отбыл из Батума для следования по назначению. Задержка в отъезде произошла за неполучением указаний Ангоры о пункте высадки».

В первую минуту на палубе «Саннаго» Фрунзе еще испытывал неловкость оттого, что украдкой попрощался с товарищами в темноте ночи, попросил их не провожать: ведь едет инкогнито… Скоро он убедился, что эта предосторожность была нелишней. В каюту вошел Кулага:

— Потолкался я среди пассажиров, в буфете был. Какой-то тип попытался завести со мной знакомство, угостить. По-моему, интересуется нами. Следит.

— Мусаватистский беглец какой-нибудь, — подумав, отозвался Фрунзе. — Ну и пусть себе старается, ничего… Это три года тому назад и в другой обстановке белогвардейцы еще могли убить в Персии нашего Коломийцева. А тут, в море…

— Убивают везде. И сегодня, — пробасил Андерс. — Я помню и о судьбе той нашей миссии, что в прошлом году высадилась на афганском берегу реки возле поста Халма, чтобы следовать в Кабул, но по приказу английского губернатора города Мазари-Шариф всех арестовали, девять дней не давали пищи, потом отвезли на другой берег. Так и не состоялась миссия…

— Типун вам на язык! — засмеялся Фрунзе. — Нас не завернут, мы же купцы. Едем от Центросоюза по торговым делам. Пойдемте, Ваня, прогуляемся. Андерс останется сторожить каюту, а мы — как вольные путешественники. Спросим, как называлось это море две тысячи лет назад… Фома Игнатьевич, не избегайте знакомств с пассажирами-русскими. Распространяйте слух, будто едем в Константинополь! Большевистские купцы, торгуем, и все дело!

В открытом море гудел холодный ветер. Из машинного отделения несло керосином. Вслед за Ваней в полутьме Фрунзе поднимался по гремучим лесенкам… Любопытного парня подобрал в школе Кулага. Старается учиться, но знает мало и фантазирует. Допущено известное ослабление пропагандистской работы. Происходит даже некоторое замешательство в связи с нэпом… Этому парню, ему бы на родную Ярославщину, в пухлые сугробы, к молодой жене, а не в далекую Анатолию, где продолжается война. Но пусть наукой станет для него эта дорога.