Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Да, я немного читал о нем, славный был товарищ, — проговорил Фрунзе.

— Он все время думал о родине, отрезанной дашнаками и меньшевиками. А там уже возникли комячейки! Что же — он у нас в Баку собрал среди военнопленных первый съезд турецких коммунистов. Избрали тогда бюро, Субхи — генеральным председателем. Скоро пришло письмо Кемаля: от имени Национального собрания предлагал послать делегацию в Ангору. И тут же писал, что, мол, поспешное выступление разобьет единство нации. Собрание, видишь ли, идет вперед осторожно, не мешай своей острой политикой, оглядывайся… Поддерживай с ним связь, будь солидарен, оказывай помощь.

За этим рассказом Фрунзе почувствовал, что положение Кемаля гораздо сложнее, чем это представлялось в Москве в разговоре с Чичериным. Фрунзе подумал о том, что Гамидов, по-видимому, не отдает себе в этом отчета, не видит, что и сам Кемаль выдерживает напор реакционных сил и, чтобы избежать катастрофы и довести дело до конца, собирает воедино такие различные группы, партии — лавирует…

Гамидов продолжал:

— Субхи немного сомневался в успехе совместной работы, но больше надеялся… Но вот — убили моего друга! А я им золото привозил…

Фрунзе думал о том, кому было нужно убийство Субхи. Провокаторам, но не Кемалю. Кемаль нуждался в помощи народной массы. Гамидов уже должен был знать, что осужденные в Ангоре члены так называемой «правительственной компартии» амнистированы. Убийство Субхи и его товарищей — пусть это и самосуд, линчевание — компрометировало Кемаля в глазах Советской страны. Несомненно, этого и добивались сторонники соглашения с Западом. Это услышал Фрунзе в рассказе Гамидова, хотя тот хотел сказать нечто другое. Фрунзе поблагодарил его, дискутировать же не стал, потому что увидел глаза Гамидова…

…Субхи почувствовал неладное уже в Карсе, когда в холодном мрачном зале его и товарищей приветствовал преувеличенно торжественный и в то же время напряженно-вкрадчивый командующий Восточным фронтом Карабекир-паша.

Субхи тревожился, то и дело поправлял пенсне. Скорее бы выехать из Карса на Трапезунд и Гиресун, город, где родился… В Эрзеруме Субхи уже явственно почуял западню: город бурлил, кто-то подстрекал население выйти на улицы, разжигал религиозный фанатизм. Появились воззвания — листовки Общества ислама: «Турецкие большевики прибыли с Кавказа, чтобы запретить торговлю, отобрать у нас дома, закрыть мечети, открыть лица женщинам! Правоверные! Откройте ваши глаза!» Правоверные собирались толпами, требовали изгнать из города «бакинских путешественников». Не продавали ни хлеба для путников, ни ячменя для лошадей.

Пришло известие, что в Трапезунде власти арестовали всех сочувствующих коммунистам, правоверных вывели на манифестацию против них. Субхи сказал товарищам:

— Братья, все это совершается, несомненно, по приказу трапезундского губернатора Сабри-бея. Не исключены действия вооруженных провокаторов. Мы в опасности. Но обратно в Баку пути у нас теперь нет.

В Трапезунде Субхи и его товарищей первыми встретили полицейские, разоружили — отняли револьверы — и предложили идти в порт.

— Народ недоволен вами, поэтому и бросает в вас камни, — сказал старший. — Сейчас вы сядете в моторную лодку и будете в безопасности. Надо идти скорее и без разговоров. Таков приказ!

На пристани колыхалась толпа, и ее будто бы сдерживали полицейские. Субхи взял за руку жену, их окружили товарищи. Субхи сказал:

— Друзья, что бы ни случилось, будем держаться достойно.

«Дело, кажется, очень плохо, — думал он. — В этом городе, как и в Карсе и Эрзеруме, власти Мустафы Кемаля нет. А может, за эту ночь его власти не стало и в Ангоре?»

Субхи вдруг услышал звон железа, будто в кузнице, — кандалы? Едва миновали таможню, со всех сторон надвинулась ревущая толпа, кто-то поднял и швырнул в Субхи камень. Налетели дюжие молодцы, по обличью грузчики, набросились по двое на одного, зазвенели кандалы. Толпа зверела. Старший предложил:

— Покажи им документы! Люди хотят видеть, турок ли ты.

Субхи попытался расстегнуть нагрудный карман френча. А! Поднял руку? Получай! И кто-то ударил его кулаком по голове, сбил шапку. Толпа заревела:

— А-а! Он — неверный! Смеет идти с голой головой!

Упало на мостовую и разбилось пенсне. Кто-то рванул на нем нагрудные карманы френча. Субхи пошатнулся, струйка крови потекла со лба через переносицу на скулу.

— Послушай, — хрипло сказал Субхи старшему, — что происходит? Это разве хорошо?