Яков Ильичёв - Турецкий караван

Стало тихо. Кулага однако молча поднялся на полку и ни с того ни с сего запел:

И тут же оборвал:

— Вы, Кемик, не понимаете истинных причин несчастья одного народа — не понимаете! — и слепо оговариваете другой народ. Отвратительно!

Ваня решительно встрял:

— Стоп! Тормози, Игнатьич, не то сказал. Легко ли ему родных забыть?

Кемик пристально вглядывался то в Ваню, то в Кулагу. Ожидал: Кулага произнесет ли какую-нибудь глупость? Ваня с его чутким сердцем опровергнет ли нелепые домыслы Кулаги? Кулага явной глупости не сказал. Кемик печально обратился к Ване:

— Объясни, зачем Карабекир-паша держит такую большую армию на границе с моей Арменией? Как мне поверить паше? Как?

— А зачем станем особенно верить, если он такой? Чай Красная Армия и там сторожит. Ты пока не страдай. Спросим командующего. Я не знаю.

— А я знаю! Испытал на собственной шкуре. Мне жалко Армению. Больно.

— Ты, конечно, знаешь — испытал. Но мне командующий как-то объяснил: когда армянский народ восстал и сбросил этих дашнаков, армянский ревком позвал Красную Армию. Товарищ Калинин объявил, что раздавить трудовую Армению никому не позволим. Тут подошли части нашей Одиннадцатой армии…

— А что Карабекир-паша — перестал быть пашой Карабекиром? Как выгоняли его из Батума и моего Александрополя!

— Когда? — растерянно смотрел Ваня. — Кто?

— Мы! В марте месяце, когда с кемалистами подписывали Московский договор! — Кемик взмахнул рукой. — Сколько потребовалось сил!

— Шут его знает, — промолвил Ваня. — Фома Игнатьевич, объясни это дело нормально, как всеведающий человек, как следует быть.

Кулага читал книгу с чрезвычайно интересными цифрами. Поднял глаза:

— Что? А, да… Кемик явно не в курсе дела. Тем не менее рассуждает. Да еще как чистой воды дашнак. А дашнаку что-нибудь объяснить невозможно. Его надо просто прогнать.

— Кемик, не обращай внимания…

Но Кемик встал, опустив короткие руки, пригнулся, как перед прыжком.

— Вы, товарищ Кулага, получите сдачи. Это — оскорбление. Я доложу Фрунзе.

— Поговорите. Он расскажет вам, если найдет нужным, что произошло на съезде Советов. Как блеяли, хотя и с пеной у рта, меньшевик и эсер то же самое, что обычно твердят дашнаки и что сейчас говорите вы. Потребовали разорвать с Мустафой Кемалем.

— Я этого не требую, перестаньте! Я просто опасаюсь Карабекира…

— Но вас смущает эта наша поездка при том?

— Вы все коверкаете. Я же только спрашиваю… А вы… Не видите меня! Поэтому нет права называть меня дашнаком! Нет! Я иду к Фрунзе.

Не заметили, что поезд давно уже замедлил ход и вот — остановился. В коридоре вдруг послышался голос Фрунзе. Командующий, оказывается, обходил вагоны, заглянул в купе Кулаги:

— Слышу, у вас какой-то очень ожесточенный спор. Тема? Любопытно!

— Да не очень-то спор, товарищ командующий, у меня просто тоска, а Кулага… — начал Кемик, но горло ему сдавило, он не смог договорить.

— Кемика смущает наша поездка. Он совсем не верит кемалистам, — сухо уточнил Кулага.

— Да, не верю Карабекиру, я сказал! — вскинулся Кемик.

— Так ведь мы на месте и проверим. В чем дело? — будто удивился Фрунзе. — Зачем нам тоска! Будем радоваться жизни. Так?

— У этих друзей, Скородумова и Кемика, как говорится, мозги набекрень, — определил Кулага. — Один жениться не может, пока не родится мировая коммуна, А другой всех турок меряет по Карабекиру.

— Да? — засмеялся Фрунзе. — Это определенно недоразумение. Но, надеюсь, разберемся, сориентируемся. На занятия исторического кружка вы ходите? Попросим дипсоветника подробнее рассказать. Хорошо, товарищ начхоз?

— Хо-ро-шо, — протянул Кемик.

— Все наладится. Когда армянский ревком взял власть, Владимир Ильич направил ему знаете какую телеграмму? А вот какую: «Не сомневаюсь, что вы приложите все усилия для установления братской солидарности между трудящимися Армении, Турции и Азербайджана…» Для того и работаем.

В вагонах утром слышался голос Вани Скородумова, по-ярославски напиравшего на «о»: «Робята, все — в солон!»

В салон-вагоне Дежнов занимался с участниками миссии. Он вел кружок французского языка и кружок по истории. Французский язык изучали секретари и переводчики. Необходимо знать — на этом настаивал Фрунзе. Вся турецкая интеллигенция, многие депутаты Национального собрания — меджлиса, офицеры и чиновники говорят на французском и немецком языках. Мустафа Кемаль тоже. Его письма к Ленину и Чичерину составлены были на французском.