Яков Ильичёв - Турецкий караван

Все ближе горы Кемика… Он лежал на полке, закрыв глаза, и видел свою родину. Под плитами в одуряющей полыни могилы близких… Караванные дороги и тропы уходят в красноватую дымку персидских гор, к синеве Тавра.

Кемик будто услышал долгий звон колокольцев на шее верблюда-вожака, запах персиковых садов вокруг Эчмиадзина. Будто вознесло его на библейскую макушку Арарата, купался в снегах на Джанджурском перевале — ветер наметал сугробы. Затем будто прятался в церкви с конусной свинцовой крышей…

Черный камень туф, ревущий мутный Аракс, скалы, поющие ночью, мосты, построенные тысячу лет назад, тропинки среди раскаленных камней, монастыри с прохладными залами, хибары крестьян, на оранжевой земле — зола от костров, что жгли пастухи в островерхих шапках и с посохами; каменная, но родящая пустыня; буйволы, древние сохи; ковры, рис, хлеб на рынках; вода, бормочущая в арыках, — все это родина, в который уже раз омытая кровью своих сыновей…

Камень на тебя свалился, лошадь ударила копытом — некого винить Но убившие его братьев считали себя людьми… Кемика раздирала мысль, что вот Фрунзе без колебаний говорит о турках — смелые, добрые; охотно едет к ним. Сам Фрунзе трогал Кемика мягкостью, добротой. Кемик хотел быть с ним заодно, видеть Турцию, как он, и не мог, и страдал…

Старался вспомнить все хорошее, что было на турецкой земле. Девочка-турчанка, дочка соседа, — длинные косы, пунцовые загорелые щеки. Он, мальчишка, был влюблен в нее и подходил к низкой ограде, чтобы увидеть, как спустится девочка по наружной лестнице и станет манить кур. Вспомнил старика турка, погонявшего осла, нагруженного корзинами яблок; старик взял одно и, что-то мурлыча, обеими руками подал: «Кушай, сладкое…» Соседка-турчанка, морщинистая, вся коричневая, приносила целебные отвары, когда болела мать Кемика. Но все это было до резни, не помешало резне… Возможно, увидев, познакомившись с турецкими делами, Фрунзе все-таки скажет с горечью: «Вы правы, уважаемый товарищ Кемик, пострадавший товарищ!»

Явились на память братья, живые, веселые… Кемик — на верхней полке — вдруг вздохнул и закашлялся. Ваня — с нижней — спросил:

— Задремал, парень?

— Ва-ан, ты мне брат, слушай…

И Кемик на своем языке спел песню о чужбине, потом по-русски пересказал горькие слова, содержание песни:

— Опять переживаешь?

— Колотушка эта в груди как чужая, — сказал Кемик. — Хотя бы найти Маро. Пусть будет у меня хотя бы один родственник, пусть хоть крошка. Одно маковое зернышко.

— Приедем в Тифлис — осталась только тысяча верст — найдем, думаю. Должна быть жива. Непременно! И ты живи.

— Я живу. Но хочу понимать, не напрасно ли?

— С чего ж это может быть напрасно? Со мной ты, со всеми вместе. С Фрунзе!

— Но я не совсем могу понимать: еду на помощь тому, кто братьев моих…

— Это хорошо, что сам говоришь о себе: имею недопонимание…

— Признаюсь, имею колебание, — Кемик свесил с полки волосатую руку за пайкой хлеба на столике, взял, но есть раздумал, увлеченный своими воспоминаниями. — Вот бы ты когда-нибудь приехал к нам. Увидел бы, какой ласковый народ. Какая земля! В долине или на горе у Ноева ковчега. Ай, что это? Только камень? Э, нет! Сколько пахарей! Ходят послушные им волы. Сады есть. Девушки есть! В губы целуют… Где же они? За хребтами, Ваня, за скалами спрятались… Едешь, вдруг перед носом пепельные домики, в расщелине — деревня. На склоне одна, обошел холм — другая, мост, церковь…

— Каждая земля как хочет ложится.

Кулак Кемика то сжимался, то разжимался. Короткие пальцы стягивались, как лапа орла. Ваня сказал:

— Нравится мне ваш народ. Обязательно приеду. В мирное время.

— Земля наша нежная, как девушка. Ей тысячи и тысячи лет, седая от солей, бурая от крови, красная, как яблоко, но хлеб дает. Лаваш! Пожалуйста, стряхни золу с корки, кушай с луком, с чесноком, запей водой, молодым вином. Зайди в любой дом, садись на циновку, на тахту, слушай слово ласковое. Излечат тебя, горе снимут.

— Правильно, по-человечески!

— А посмотри, какие грозные горы! До самого бога добрались, за облака: зачем ты, бог, позволил убивать? Морозы на высоте крепче, чем в Сибири. Мрачные ущелья! Одним глотком заглатывают врага. Скалы как зубы дракона. Одно только худо, что проходная земля. Орда с востока проходит на запад — бьет, проходит обратно — бьет.