Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Да, был в доме Османа, — ответил Фрунзе. — Очень милый человек. Когда-то жил в Батуме, учился в гимназии…

Каймакам недоуменно переглянулся со своими:

— Милый?.. Осман-ага? Этот крайне жестокий человек?

— Жестокий? Осман-ага? — теперь удивился Фрунзе. — Но, кажется, я начинаю понимать вас. Нет, я был в гостях у Осман-бея. Он не имеет ничего общего с неким Осман-агой.

Каймакам, доктор — все посветлели. Доктор обнял Фрунзе:

— Легче стало на душе! Вы знаете, что это такое — Осман-ага?

В Лазистане Осман-ага, опора ислама, навербовал отряд добровольцев и пошел жечь села, где подняли мятеж недовольные шейхи. Сжег. Затем по дороге на Западный фронт он со своим отрядом жег, разрушал уже села христиан. Это было и в Самсунском губернаторстве, без разбора избивал армян и румов. Насиловал и в самой Хавзе, о мостовые разбивал детей… [10] Через несколько лет в Ангоре, будто бы защищая новую власть от оппозиции, бешеный Осман-ага убил популярного депутата Собрания Али Шукри. Это убийство вызвало такой взрыв негодования повсеместно, что Осман-ага был арестован полицией и без суда повешен на воротах собственного дома.

— Мы и сами побаиваемся его, — признался доктор. — Просили Ангору прислать революционный отряд для укрощения людей Осман-аги, не выполняющих приказ Гази — щадить… Важный приказ. Я не знаю, во всех ли он жандармских ротах имеется…

— Есть приказ, — ответил начгарнизона. — Мы его повсюду огласили, знают и в пещерах.

— Но не все хотят мириться, — вздохнул каймакам. — В округе выжжено двести сел. А население — стариков, женщин и детей — из разрушенных сел перевозят сейчас на восток…

— Спасаем, как можем, — сказал доктор. — Едет и врач. Даны инструкции. Но измученные конвоиры обозлены — переселяемые кормили бандитов… Сегодня мы принимали депутацию от сепаратистской группировки. Говорят: мы кончили воевать, ведь мы раньше честно служили правительству, сами удивляемся, как и зачем подняли оружие.

…Командующий попрощался с хавзинцами, стал записывать в тетрадь, карандаш трещал и сыпался. Закрыл тетрадь, снова открыл, забормотал:

— Трагедия…

В номер вошли свои. Андерс сообщил, где сейчас, по данным телеграфа, плетется караван; спросил, как оценивают хавзинцы обстановку. Командующий ответил:

— Толком не знают и боятся. — И стал ходить быстрыми шагами. — Кровавая трагедия… Приказ щадить… Но все срывают анархистские элементы.

Ваня счищал пряжкой от ремня хлебные засушки с перочинного ножа, не позволял себе вмешиваться в разговор.

Андерс положил ладонь на кобуру:

— А караван наш не побьют в потемках?

Командующий повел плечами, как в ознобе:

— Караван сейчас в более благополучном районе.

В полдень всадники выступили из Хавзы. Верст через десять, привстав в стременах, Ваня увидел, что среди желтых скал, стеснивших шоссе, навстречу движется какая-то толпа. Человек семьдесят. Издали бросились в глаза красные, желтые тряпки женщин. Но больше было траурного. Приблизились, и Ваня увидел, что люди идут, странно подергиваясь. Да, под конвоем, и конвойные били прикладами. Серые лица, скулы как у черепов, глазные ямы темны, люди будто встали из земли. Женщины, дети, все босые, в лохмотьях. Душа Вани сжалась — ведь женщины, дети, не виноватые ни в чем. Шел среди них священник в камилавке, с крестом на груди. Он-то и проповедовал, казнил полумесяц крестом, разжигал рознь. Защищенный теперь толпой, он шел гордо, спокойно нес веру, а удары прикладов доставались пастве.

Увидев нетурецких военных, люди разом заплакали и все громче, надрывней. В ущелье поднялся их протяжный вой, послышался визг детей… Ваня оцепенел.

Фрунзе, пришпорив коня, догнал начальника охраны:

— Прошу, задержите это шествие и, как старший по званию, прикажите, чтобы не смели бить!

Офицер тут же подъехал к конвоирам, закричал в ярости, нагайкой хлестнул солдата. Фрунзе пробормотал, белея:

— Ну вот, показал пример, негодяй…

Дорога повернула, завела в узкую долину, как в трубу. По ней с гулом несся густой ветер. Гудел и гудел — невозможно было сосредоточиться. Словно выдувал из головы все мысли. Кроме одной — о несчастных. Не уцепиться ни за одну иную. Ваня ошалело оглядывался, стараясь уловить неслышимое за гудением. Сбоку в сумраке расщелины вдруг присвистнуло, из устья ее ударил шквал. Тугие воздушные канаты обхватили, потащили с седла, Ваня ухватился за луку.

Фрунзе к белой гриве коня пригнул голову в башлыке, блеснул голубой глаз. Казалось, вот-вот из сумрака выскочат с кривыми саблями наголо бешеные всадники. Но страшнее — хрипло воющая толпа…