Яков Ильичёв - Турецкий караван

Отец Фрунзе был родом из Бессарабии. На левом берегу Днестра жили их родственники. Молдавское «фрунзе» — по-русски «лист». Разумеется, в горных трущобах Анатолии этого не знали, и, услышав тюркскую речь Фрунзе, люди между собой говорили: «Это редкостный русский — турецкий!»

На обратном пути было гораздо больше селений и людей, ведь когда ехали в Ангору, часть пути — девяносто верст — пришлась на узкоколейку, из вагонного окошка только скалы и видели.

В теплых низинах дорога шла по краснозему краем возделанных полей. Полевые работы в январе уже в разгаре. Фрунзе на пашне говорил с пахарями. Они знали о договоре, степенно, одобрительно кивали… Фрунзе видел свои портреты в школах и управах…

Под сильным дождем — грунт размок, кони с заминкой вытягивали из него копыта — всадники подошли к городу Сунгурлу. Дождина, однако на городской площади в потоках выстроилась рота солдат, собралась толпа. Да, Кемаль держит слово — народ узнал о беседах и встречах в Ангоре… На торжественном обеде каймакам, молодой человек, окончивший лицей, восторженно признавался в симпатиях:

— Мы все читали твою несравненную речь, произнесенную в Собрании… Новая Россия — единственное наше утешение…

Подтвердилось: жизнь турок и румов на одной земле оправдана, естественна. В округе ни одной жертвы, ни одного поджога. Мусульмане и христиане ведут торговлю между собой, везут шерсть на чорумский и ангорский рынки. Фрунзе решил, что подчеркнет в докладе объективную возможность национального мира.

Ступили на шоссе Иозгат — Самсун. Начиная с места смычки дорог из Сунгурлу и Аладжи открылись знакомые картины пути. Теперь они разворачивались в обратном порядке. Впереди был тот самый Чорум, где так неважно вела себя в декабре местная власть. Скоро из-за склона горы покажутся минареты.

К Фрунзе приблизился на своей лошади озабоченный и неожиданно злой Ваня:

— Михаил Васильевич, лучше бы в какой деревушке отдохнуть рядом, не заезжая вовсе в этот Чорум. В глаза того самого мютер… мютеф… мутесарифа смотреть неинтересно.

— Э, нет! — засмеялся Фрунзе. — Как раз и интересно заглянуть. Как он смотрит теперь!

Фрунзе помнил пунцовое лицо мутесарифа, остановившиеся глаза…

И вот за десять верст до Чорума на закруглении дороги показался полуэскадрон, офицер впереди. Фрунзе узнал того юзбаши, который встречал миссию прошлый раз под Аладжой. Теперь за юзбаши ехала в коляске чорумская власть — мутесариф, начальник жандармов, судья…

У мутесарифа снова пунцовое лицо, но глаза теперь сверлят вопросительно, вдруг опускаются. А губы дрожат в неуверенной улыбке:

— Селям, ваше превосходительство! Много раз… Как здоровье?

Искренняя, подчеркнуто ласковая интонация. Фрунзе торжествующе думал: «Ага! Ветер дует в другую сторону! Значит, съездили в Ангору не зря. Полный поворот!»

В Чорум вошли во мраке, заляпанные грязью, как говорят турки, с головы до ногтей. В гостинице знакомая прислуга подняла радостную суету. Мальчишки со щетками в руках бегали по скрипучим лестницам, по номерам, перетаскивали вещи, чистили одежду, сапоги, приносили воду в кувшинах, полотенца — как своим.

А в приемной управы теперь сияли лампы, ломились столы. Мутесариф со своими встречает Фрунзе с товарищами. Сердечность, непринужденность, яркие улыбки. На этот раз в Чоруме миссия — среди друзей. Суть договора здесь уже известна… Кончили вечер как в Ангоре: возгласами «Браво!», «Яшасын Красная Армия!». Другой Чорум! Хотя день выпал адский, — седло размякло! — Фрунзе не чувствовал усталости.

Утром он спустился в кофейню. Пришло много жителей. Хозяин летал с подносом. Пили кофе по-турецки, густой, как сливки. Говорили Фрунзе о местных сортах винограда — розовом и голубом. Азартный турок куда-то сбегал, мелькая своими полосатыми штанами, принес в тарелке огромную гроздь действительно розового винограда. Другой обещал прислать в Харьков черенки. И все это означало, в сущности, что Собрание утвердит договор и в Харьков привезут не только черенки, но и ратификационную грамоту!

В одной из черкесских деревень пришлось соскочить с коней: с хлебом на полотенце и с молоком в кринках вышли женщины и старики. Тощий, казалось, совсем хрупкий старичок в мохнатой папахе заговорил по-русски:

— Просым, господин… Семавер ест… С Кубаны ест… Терск област…

«Из Терской области», — понял Фрунзе.

В сакле чисто, на столе горячий самовар с гравировкой медалей — гордость хозяйки! — еще дедами вывезенный из России и переходящий от поколения к поколению.