Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Получит…

— Далее, об Энвер-паше, — поднял глаза Фрунзе. — Вновь подчеркиваю: никакой помощи в его замыслах мы ему не оказываем.

— А его пребывание у вас? — сжал зубы Кемаль. — Этому герою мы запрещаем въезд в Анатолию. Он бежал из Турции, затем вознамерился вернуться вновь в качестве властелина!

— Хорошо, — ответил Фрунзе. — Энвер-паше было заявлено: ты дал слово не мешать Ангоре, но не сдержал его, поэтому вон из Батума! Когда я садился на пароход, эмиссаров Энвер-паши, очевидно, уже удалили из города.

— Неизвестно, где он может вынырнуть, — уже без гнева сказал Кемаль. — Это искатель приключений. Крайне властолюбив, обладает фантазией авантюриста. Нельзя верить ни одному его движению. Это преступник крупного масштаба.

— Уверяю, даю слово, — сказал Фрунзе, — что после того, как мне стали известны его характер и его намерения в Турции, я по возвращении в Москву постараюсь, приму все меры, чтобы полностью было покончено с его притязаниями.

— Турция будет благодарна.

Тема разговора неожиданно переменилась. Кемаль страдальчески сдвинул брови:

— Анатолия — страна пастухов. Плохо живут. Но где болезнь, там и сострадание. Улучшим жизнь хлебопашцев и чабанов, а в городах — простых ремесленников. Защитим их интересы. Как и частных землевладельцев, и коммерсантов. Рабочих у нас мало, всего несколько тысяч, вместо фабричных труб — минареты. Построим фабрики, станет больше рабочих, их интересы также защитим. Добьемся гармонического труда всех классов, всех слоев населения. Этого будем добиваться…

«Так это же все равно, что камень грызть!» — дрогнул Фрунзе. Стало жаль этого сильного человека — обманывается…

Было утро. Кемик собрался на базар: поступила телеграмма, что к вечеру Фрунзе вернется из поездки на фронт, — значит, надо кое-что купить, чтобы устроить праздничный, товарищеский ужин.

Кулага — они теперь были на «ты» — попросил:

— Попутно зайди в книжную лавку. Книготорговец обещал мне экономическую литературу. На французском… Тащи всё!

Взаимоотношения Кулаги и Кемика изменились почти сразу после вмешательства Фрунзе — пошел мирный, даже душевный разговор. Кемик объяснил, что умом понимает значение — историческое! — договора о братстве. Стоит за него весь, «со всеми потрохами». А душа все-таки мечется: хочет быть честной, не может простить прошлого… Кулага отвечал: стало быть, не созрела твоя душа. Старайся, будь практичней, анализируй. Смотри глубже, вглядись, отдели убийц от неубийц. Определи, не являются ли последние возможными друзьями? Возьми себя в руки, подави свою ярость…

Кулага еще поручил:

— Попутно купи в типографии там какие есть газеты…

Ангорские газеты на своих скромненьких четвертушках уже сообщили: посол осмотрел древнюю крепость, вручил верительные грамоты, произнес прекрасную речь в Собрании, побывал в гостях у депутата Османа. Разумеется, сообщили о торжественном открытии переговоров. Лед сломан, поворот!

— И, между прочим, прислушайся на базаре, интересно, за что арестован этот злосчастный Однорукий Мемед? Не везет человеку! Я как приметил его, тут же и подумал: проклятьем заклейменный!

Кемику, как он выражался, «до визга» было жаль этого бобыля:

— Могу выступить свидетелем — он в дороге ничего худого не сделал…

— Нас не спрашивают, а сами не вмешиваемся! — сказал Кулага. — Ни в коем разе! К тому же Однорукий из бывших летучих колонн того самого перебежчика.

Позавчера Кемик же и принес из города это известие: пойман человек зловредного Черкеса Эдхема. Книготорговец видел, как из шорной лавки вышел Однорукий и его схватили полицейские — один за здоровую руку, другой за культю. Шорник намекнул потом, что к нему приходил дознаватель с вопросом: «Что делал у тебя тот?» — «Попросил шнурок для лаптей», — ответил шорник. А дознаватель объявил: «Шнурок шнурком, а заходил к тебе человек, вынувший бобы изо рта!» То есть разгласивший тайну. К тому же служил у Эдхема…

Сделав закупки, набив корзину, Кемик прошел к книжной лавке у крепостной стены. Хозяин ласково предложил ему кофе. Вот и пачка тоненьких книг. Кемик смотрел на него ожидающе: пусть скажет о Мемеде.

И вот книготорговец, живой, общительный, с цепочкой на жилете, получив деньги и выписав счет, сказал:

— Вообще народ, особенно турецкий, все понимает… Он отказывается верить известному слуху: бродяга подкуплен и, как у нас говорится, вынул бобы изо рта. Отмечается нелогичность: зачем бродяга, когда, как утверждает другой слух, бобы извлекло самое значительное лицо? Можно ли не заметить мудрости этих рассуждений!.. Просто инвалид слишком шумел на базаре, много требовал, вел себя нескромно…