Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Есть официальное предписание? Телеграмма?

— Да… Нет! Впрочем…

Фрунзе твердо сказал:

— К сожалению, утром нам придется выступить…

Мутесариф всплеснул руками.

Утром… А сейчас надо разыскать старосту каравана. Арабаджи ночевали в караван-сарае на окраине Чорума. Ваня и Кемик перешли площадь, гостиница скрылась за холмом, но можно было сориентироваться по минаретам, хотя днем не видно было света лампад, — ярко белели головки.

На базаре слышны и глухие слитные крики, и отдельные голоса. Чернеют дыры входов и лавки торговцев и ремесленников. Но базар тихий, торговля больше оптовая. Навалом пухлые мешки, на них сидит караванщик. Кемик спросил: что привез? Шерсть. Откуда? Из Сунгурлу.

Поравнялись с последней в обозе арбой, груз укрыт. Аробщик кормил буйволов. Привез пшеницу. Тоже из Сунгурлу. Был большой урожай.

— Как дорога? — спросил Кемик.

— Была дорога. Теперь грязь. Повозка не пройдет.

«Хорошо, что Фрунзе подумал об Аладже!»

У стены сидел на земле старик с глиняным горшочком в руках. В нем будто желтый порошок.

— Ата, шафран? — спросил Кемик.

— Шафран. Сушеный. Купи. Цветок хорошо измельчен. Женщина положит в печенье.

Кемик вспомнил армянское солнечное с краснотцой поле шафрана. Рыльца желтых цветков обрывали и сушили. С большого поля получали горсть шафрана. Мать любила его запах.

— Жена, мать есть? Купи!

— Никого нет, ата, ни матери, ни жены…

— Сестра есть?

Кемик вздрогнул.

— Ищу ее…

— Купи шафран, — сказал старик. — Найдешь.

«Если не куплю, то не найду».

Старик насыпал полстакана шафрану в новый пустой кисет Кемика, крепко затянул шнурок.

Вот он, караван-сарай, фургоны во дворе. Лошади стояли под навесом, одна другую стегала хвостом, — отдохнули. Но что-то не понравилось Ване. Чего-то не хватало. Да — упряжи! Обычно висит тут же: где конь, там и упряжь…

Арабаджи сидели в кофейне, пили чай, один тасовал карты. Кемик обратился к ним:

— Уважаемые! Обычно вы медлите с выездом. Погасли звезды, наступило утро, а вы все еще топчетесь. Теряется светлое время. Это нехорошо.

— Нехорошо, — согласились арабаджи.

— Радует ваша отзывчивость…

Но тасовавший карты, как видно строптивый или проигравшийся, бросил колоду:

— Лошадям надо поесть, попить, тогда будет хорошо!

— Разве не хватит для этого двух ночей и дня? — Кемик повысил голос: — Русский паша недоволен задержками.

— Паша недоволен грязной дорогой, — сказал арабаджибаши. — А нами — вполне. Сам говорил.

— Разве? — удивился Кемик. — Я не слышал.

— Ты не слышал — это не значит, что он не говорил.

— Согласен. Теперь выслушайте его просьбу — для исполнения: завтра выехать на рассвете…

— А разве майор не говорил, что ехать нельзя? Ни завтра, ни послезавтра. Здесь будем три дня.

— Где здесь? — будто не понял Кемик.

— Здесь, где стоим! А чтобы не гадать, майор приказал аскерам арестовать наши хомуты.

— Голые лошади, — печально проговорил арабаджибаши. — Одни уздечки на них.

— Хорошо, что хоть уздечки, — арабаджи почесал грудь под черной бородой. — А не то кони разбрелись бы…

— Сочиняете? — воскликнул Кемик.

— Сочиняют сказители, владеющие этим даром.

— А мы владеем только… вожжами.

— И своими руками.

— Дергаем вожжи, пока по рукам не дадут.

— Дали по рукам — перестали дергать.

— И стали… болтать, уважаемые? — засмеялся Кемик. — Но так мы не узнаем, почему арестованы хомуты.

— Потому что хомут — основа. Что для лошади, что для человека, если он не эфенди или ага.

— И вы отдали?

— Отдашь, когда штыком велят. Сами и снесли…

— Ну, а майор… почему приказал?

— Потому что кто-то ему приказал.

Арабаджи принялись рассуждать:

— Аллах наказал.

— Зачем ему наши хомуты?

— Показывает, что лошадей беречь надо, — творение божие, а мы бессердечны к нему, грешны…

— Нет, аллах не будет вмешиваться в такие дела.

— Как известно, он вмешивается во все.

— Однако у всех без исключения отобрать хомуты — этого не сделает.

— Сделает! Все грешны.

— Но грехи разной величины, а кара одинаковая!

— Ты осмелился сказать, что он несправедлив? За это на тебя самого он наденет теперь хомут!

Ваня с Кемиком все еще сидели в кофейне, когда вдруг вошел Однорукий Мемед. Увидев их, Мемед приветственно поднял руку и культю. Затем обнял Кемика своей железной рукой, да так, что Кемик взвизгнул. В знак особого уважения, по обычаю, поцеловал Кемика в лоб: