Яков Ильичёв - Турецкий караван

В горной деревушке однажды принесли ему раскаленные мангалы. Переглядываясь, судили-рядили, правильно ли режет сыр. Одна из них, тихая и красивая, слила кувшин молока в ведро с кофе. Когда тронулся караван, Кемик, прощаясь, смотрел ей в глаза, в открытое, мило скуластое лицо. И она смотрела… Всю дорогу потом Кемик вспоминал ее взгляд. И черт его знает почему, чувствовал себя счастливым.

Он стал думать, что отец и братья убиты некой злобой, имеющей слепых исполнителей. От нее и сами исполнители погибли. Сейчас она как будто укрощается. Так можно было понять, слушая Фрунзе, мутесарифов, каймакамов, солдат. Кемалисты, не отвергая аллаха, все же обуздывали фанатизм зеленой — исламской — ночи, слепую ненависть к гяурам, и это была опасная, тяжелая работа, на которой погибаешь, как на войне. Верблюжий караван на обрыве, толкающий встречных в пропасть (как тогда взвился конь под Фрунзе!), — это же война, Но то, что турки принимают «селям» Фрунзе и его, Кемика, это добро. Кемик благодарен Фрунзе за то, что не отчислил, благодарен бойцам за товарищество, конечно Ване. И даже Кулаге, который после мертвой деревни Карадаг-кёй перестал придираться: Ваня сказал, что нечаянно услышал, как Фрунзе предложил Кулаге оставить Кемика в покое, а если хочет внушить ему какую-то важную мысль, пусть делает это по-товарищески.

Правда, у Карабекира — там где-то Маро — обстановка другая. Но, наверно, и там такие же турчанки, как здесь. Здесь они, однажды заметил Кемик, с теплыми, иногда смеющимися глазами. Добрыми… Такие люди выручат. Женщины, выручайте Маро!

Перед Чорумом, когда верховой Ваня поравнялся с хозяйственным фургоном, Кемик крикнул:

— Ва-ан, эй! Ты женился бы на турчанке?

— По-султански, что ль? Чай, я женатый.

— А холостой взял бы турчанку?

— Смотря какой характер. Нация не играет…

…После недолгого спуска караван вновь вынесло наверх, и будто открылась заслонка — дунул ветер, лошади поседели. Проплывали голубоватые эшелоны-туманы. Снег стал синеть, кончался день. Караван сошел с горы уже в темноте.

Майор скакал от фургона к фургону — кричал, требовал дать палок коням. Арабаджи не отвечали: скорее свою подставят спину, чем бить станут измученное животное. Ничего, и в темноте дойдет караван благополучно. Кемик положил руку на плечо своего арабаджи, подбодрил — фургон покатился быстрее, за ним и другие. Приблизился заснеженный всадник, Кемик услышал голос Фрунзе:

— Ну что, начхоз, вряд ли ночью накормят нас?

— Поужинаем утром! — отшутился Кемик. — А пока выдам брынзы.

Чорум спал. При свете звезд на фоне белых стен скользили тени уставших лаять собак. На площади под единственным керосиновым фонарем встречал караван сторож в телогрейке. Появились местные солдаты, видимо только что разбуженные. Офицер указал на длинный дом:

— Караван-сарай…

Утром, после недолгого сна, бойцы во дворе вытряхивали из подстилок и бурок чорумских блох. От местной власти ни привета, ни завтрака… В гостинице появился чиновник — глаза горели любопытством. Сказал:

— Мутесариф предлагает начальнику делегации явиться в управу… Иметь список лиц… для уточнения…

Что-то случилось. Фрунзе сказал Кемику:

— Зовите Кулагу, сходите с ним к мутесарифу.

Кулага подтянулся, поправил на голове буденовку:

— Я сейчас поговорю с этим грубияном!

— Вежливо, сдержанно, — предупредил Фрунзе.

Конак управы стоял на другой стороне площади. Мутесариф в кабинете ждал. Человек средних лет, на вид суровый. Кулаки на столе — в точности, как у Кемика бывает! — то сжимаются, то разжимаются. На приветствие не ответил. Приказал писарю вести протокол. Тогда Кулага — Кемику, впервые на «ты»:

— Садись, записывай тоже наш разговор.

Кулаки мутесарифа сжались:

— К сожалению, вы прибыли глубокой ночью. Поэтому не было возможности встретить вас. Ночью все спят. Только собаки слышат путников.

Кулага смотрел в беленый потолок:

— Мы не виноваты в том, что после дня наступает ночь.

— Но она наступила. Сейчас снова день. Предоставляется возможность познакомиться со всеми вами. Есть возможность.

Мутесариф еще долго говорил о возможностях и знакомстве.

— Болтовней и рот затыкают! Не с этой ли целью ты так много ни о чем говоришь? — сказал Кемик по-турецки, а Кулаге перевел на русский.

— Кемик, переведите ему следующее, — приказал Кулага. — Господин мутесариф, я согласен с замечанием моего товарища. Прощайте. Нам пора ехать…