Василий Бочарников - Тропинка к дому

— Сидите смирно, а я буду носить, — сказала мать.

Принесла на подносе суп, сразу всем, потом — котлеты и компот. А хлеб уже был на тарелке.

Разобрали ложки, куснули хлебца, хлебнули варева. И тут неожиданное открытие сделал Коля. Аж взблеснул черный глазок от изумления:

— Одни крылышки в тарелках у нас. А ножка никому не попалась. Почему, мама?

Анна от неожиданности придержала на полпути ложку, погасила улыбку, охнула:

— Вот чадушко, старше бабушки… Ты, Коленька, ешь, ешь… Значит, кому-то другому достались.

Но и от котлеты, и от компота не подобрел младший сынок, вылез из-за стола; просовывая локоть в ремень ранца, подытожил:

— Ты, мама, лучше готовишь.

— Вот спасибо, сын, вот спасибо!..

Дома Коля хотел показать матери фокус: потер авторучку о волосы, прикоснулся к кусочку бумажки, пытаясь приподнять его над столом, но не получилось, лишь чуть-чуть шевельнулась бумажка. Еще раз потер, подольше первого, авторучку о волосы — опять неудача. Сказал с досадой:

— Раньше получалось, теперь нет. Волос мало на голове оставила тетка — и электричества мало.

Она собиралась на вечернюю дойку, а ребятишки всей деревни стабунились возле их двора с деревянными, пластмассовыми ружьями, автоматами, пистолетами, а у Олега Сорокалетова даже пулемет ручной с сизым диском, и затеяли игру в войну. Кричали, бахали, пыхали.

— Ты убит, Колька! Не вставай! Лежи!..

— Ага, Олега ранили!..

— Симка, Симка! Ты же санитарка! Давай ползи!

Ей стало не по себе от этой игры.

— Окаянные! Опомнитесь! Или другой игры у вас нет? Не нужно в войну играть! — закричала в голос она, но они так распалились, что не слыхали ее. Наступающие гнали отступающих за огороды, где уже лежала тень…

Среди ночи Коля навзрыд заплакал. Анна проснулась и торопливо подошла к нему, встала на колени у раскладушки, прижалась лицом к мокрому от слез личику, зашептала:

— Чего ты, Коленька? Успокойся, голубок, я с тобой.

— Боюсь.

— Чего боишься? — провела ладонью по головке.

— Боюсь… Умру…

— Сынуленька мой, ты такой крепенький, сильный… Что ты… На велосипеде катаешься, плаваешь не хуже Гены, в футбол играешь…

— Так я… я не сейчас… Я старичком умру… Поняла-а? — всхлипнул малыш.

— Стари-ичком? У-у… Пустое. Да ты будешь жить и сто, и двести лет. Успокойся… Я сейчас.

Сбегала, окунула в сенцах в ведерке полотенце, выжимала на ходу на пол. Приложила холодное полотенце к Колиному лбу.

— Успокойся. Я не уйду от тебя… Я побуду с тобой…

И стояла на коленях, гладила ладонью сынишкину руку, легко касалась груди.

Стояла долго, боясь пошевелиться, чтобы не сбить выправившееся дыхание засыпающего сына.

Она отошла от вишен, подняла с прохода фартук с молодой картошкой и, когда распрямилась и мельком взглянула за огород, увидела, как ее тропой кто-то шагает. В ее строну. Походка скорая, легкая, молодая. Опустила картошку наземь, с-под ладони пристальней вгляделась: шла девушка, простоволосая, в сиреневом платье, в руке ромашка. Узнала: Нина Кирдякова. И так вдруг взволновалась, что и в жар кинуло, и в холод. «Неужто ко мне?» — Анна и боялась этой встречи, и хотела ее. Тут были свои причины. Были…

В один миг все предстало вдруг перед ее глазами. Шумно вздохнула, подумала с горечью: «Ах, сынок, сынок. Наломал ты дров, а матери вот теперь отвечай».

И в Дреневе, и в Больших Ведрах все знали: Нина Кирдякова и Николай Мукасеев — жених и невеста. Еще в школе загуляли. Открыто, горячо, водой не разлить.

Лучшей невесты, чем Нина Кирдякова, ей, матери, и желать бы нечего: и умна, и скромна, и работяща, и собой пригожа — светлая и складная. Заветное яблочко!..

У дреневского ветфельдшера Сергея Прокофьевича Кирдякова Нина — старшая дочка. Мать ее, Клавдия Семеновна, агроном, скончалась в одночасье: налетел грузовик на совхозный «газик». Кроме Нины, остались у Кирдякова еще две малолетних девочки. И вот с седьмого класса все заботы по дому и по хозяйству Нина взяла на себя. И как только успевала, силенок хватало на все!

Закончила восьмой класс и оставила школу. Отец хотел, чтоб училась дальше, исполнила материнскую мечту — поступила в Караваевский сельхозинститут, а она свою линию наметила. Стала работать счетоводом в конторе совхоза и тут же, умная голова, поступила заочно в Шарьинское дошкольное педучилище. Деток воспитывать — вон что надумала.

Коля тоже после восьмилетки оставил школу, подал документы в Бычиху. Ей, матери, робко думалось: вот бы в институт, башковит в науке сын. Подбила Ефима: «Выдержим, батько, выдержим». А когда заикнулась об этом, Николай отрубил на раз: «Хочу, мама, с надежной профессией жить. Институт — даль. А училище в Бычихе уже через три года мне даст сразу четыре профессии, — и стал загибать пальцы на руке, — тракториста, шофера, комбайнера, слесаря. Мечта!.. И — вдобавок — среднее образование! Это по мне».