Василий Немирович-Данченко: Дома

Весна в долине Самура была очаровательна.

От ужасов прошлых лета и осени не оставалось следов. Природа точно спешила заткать зеленью раны, нанесённые ей человеком, покрыть цветами вырытые им могилы. Тысячи трупов, безмолвных свидетелей недавнего мученичества, вражды, истребления, отчаяния, бешенства и страха, жажды победы и подлого хищничества, великодушия и зверства, давно зарыты. Самур медлительно и нежно катит теперь серебряные воды, раскидываясь на десятки рукавов, ласкаясь к угрюмым стенам грозного укрепления и унося к далёкому, голубому морю свои печальные саги о синих ущельях, по которым пробежали его чистые струи… Так же в поднебесьях тонули снеговые вершины дагестанских великанов, под самое солнце на темя гордых утёсов взбирались орлиными гнёздами лезгинские аулы. По утрам и вечерам кутали их туманы; румяные зори как и прежде бросали на них золотисто-розовые отсветы… В лунные ночи по-прежнему мечтательным сновидением казался этот задумчивый край легенд. Тишина стояла кругом. Разбитые кланы ещё не решались подыматься, и меланхолическое «слу-ш-шай!» русских часовых одно нарушало мистическое безмолвие горной пустыни…

В апреле здесь было так хорошо, что ехавшие из Тифлиса в Самурское укрепление путники не могли надышаться и насмотреться. На лёгких крылах ветерка каждое мелькавшее мимо ущелье посылало им навстречу благоуханный привет. Тысячи неведомых цветов раскрылись только что, чтобы сейчас же и умереть, кинув им ароматное: «здравствуй!» С листвы деревьев, с откосов гор — отовсюду веяло свежею и таинственною прелестью чудно просыпавшейся природы. Она обволакивала их прохладным воздухом, возбуждала жажду жизни и счастья лучами, проникавшими во все потёмки души нежным шелестом, журчанием, шёпотом — так радостно настраивавшими и мысли, и чувства. Сердце сладко-сладко билось в ответ, и даже старик Брызгалов почувствовал себя вновь молодым и весёлым как некогда в юные и счастливые дни далеко отошедших лет.

Он ехал не один.

С ним в коляске была его дочь и молодой поручик, смотревший на Нину счастливыми глазами.

— Ну что, дети? Помните эти места?

— Да, батюшка… Ведь вы тогда здесь проехали сквозь лезгинские лагери? — обратилась она к сидевшему напротив.

— Нет, Нина, дальше… — ответил ей офицер.

— Как я тогда, Николай, боялась за вас. И… молилась…

Николай, в котором читатели, верно, узнали уже Амеда, незаметно пожал ей руку.

— Правду сказать, я тогда не мог себе и представить всего, что случилось потом, — тихо проговорил Брызгалов.

Дочь слегка прислонилась к нему, не отводя больших, лучившихся тихою радостью глаз от Амеда.

Ехавшие позади казаки привстали на стременах…

— Ваше превосходительство! — подъехал один из них к коляске.

— Что тебе?

— Самурское укрепление видно…

Брызгалов приподнялся.

Нина и офицер тоже.

За поворотом дороги, посреди долины, из-за зелёных и нежных облаков алычи, чинар и тутов угрюмо выдвинулись низенькие башни и стены крепости.

У Нины сильно забилось сердце. Она и сама не заметила, как её рука очутилась у Николая…

— Да… Сколько было пережито!.. — тихо проговорил Степан Фёдорович, не отводя глаз от каменного гнезда. — Сколько было пережито… И так много ушло из мира. Рогового нет… Левченко тоже… В мои годы тяжело прощаться с теми, к кому привык… Что это?

Яркий блеск с одной из башен, и, секунду спустя, гулкий перекатный удар орудия… Ущелье за ущельем повторяют его…

— Это нас заметили… Да, да… Вон и они — наши!

Вдали по дороге показалось облачко пыли… За ним точно подымалась серая туча.

Ещё один выстрел, и, казалось, всё кругом проснулось и отозвалось ему. Загрохотало в ущельях, ахнули и глухо простонали каменные груди утёсов, едва-едва слышно, но торжественно отозвались бездонные пропасти, точно и из их глубины нечто таинственное вздохнуло медленно и тихо…

— Это наши едут навстречу…

Облачко всё ближе… Надвигается за ними и туча поднятой пыли… В ней уже различаются смутно и слитно тёмные фигуры. Из облачка выдвинулись два всадника.

— Кнаус… И опять в черкеске!

Ехавшие не выдержали и выскочили из коляски.

Николай бросился вперёд.

При виде их, из тучи раздался целый залп весёлых выстрелов, и полусотня казаков, привстав на стременах, карьером понеслась навстречу.

— Ваше превосходительство! Степан Фёдорович! — орал радостно и возбуждённо Кнаус.