Иосиф Герасимов - Конные и пешие

Нет, Кондрашев вообще бы не размышлял об этом. Не полез бы он ни в какие «игры». Зачем они ему? Тут можно сказать: тогда было иное время, а годы обтесывали людей, приспосабливали их к изменившимся обстоятельствам. Но Петр Сергеевич тут же подумал: а Вера? Разве она изменила себе, приспособилась к обстоятельствам? Вот и Кондрашев скорее всего был бы таким, как она. А Суржиков… И опять возникла перед Петром Сергеевичем натопленная изба, медвежьи шкуры, и зазвучали слова Суржикова: обладая своей, только своей идеей, которой никто более не способен владеть, ты становишься нужным; а когда без тебя не могут, тебе и позволяют многое… Они сейчас спорили меж собой — Кондрашев и Суржиков, спор этот был слышен только Петру Сергеевичу, но тут же он понял — это не Кондрашев, а он сам спорит с Николаем Евгеньевичем. До нынешнего дня он признавал право этого человека на свою исключительность, потому что еще в ту пору, когда отбывал наказание, увидел в нем ум, проницательность, силу; ему казалось, что именно Суржиков указал ему на главное — уметь значить. Петр Сергеевич и старался это делать, надрываясь на работе, приобретая знания, отыскивая свой путь, но только теперь, когда он мысленно поставил рядом Суржикова и Кондрашева, он почувствовал сомнения: а не ошибся ли он в Суржикове, таков ли он, за кого Петр Сергеевич все время его принимал?

Да, конечно, Николай Евгеньевич умен, силен в своем деле, однако же он прожил жизнь во многом барскую, хотя и любил вспоминать, как нищенствовал студентом, но это, конечно, мелочь. Он рано благодаря отцу выбрал направление деятельности, стал сильным инженером, потом ученым, он и впрямь был нужен, да, видимо, и до последних дней своих будет нужен. Но только ли этим силен человек? Суржикова миновали трудности жизни, даже война прошла от него в отдалении, однако же никто не может винить его за это, судьбы складываются по-разному, нельзя винить его и за то, что он стал сильным, добивался необходимых целей, хотя и использовал при этом весьма сомнительные, чтобы не сказать больше, средства… Но если вся жизнь была наполнена этими средствами?.. А главная цель? Она по-прежнему далека, хотя по пути к ней совершались открытия, часто полезные, нужные, и они в глазах окружающих оправдывали неразборчивость средств. Так двигался Суржиков. А Кондрашев? Он только отдавал, ничего не отвоевывал для себя. Петр Сергеевич подумал: а я, у меня тоже есть своя цель… приблизилась ли она? Пожалуй, он не может на это ответить…

— Тебе не худо ли? — спросил Николай Евгеньевич. — А то смотрю — побледнел.

— Нет, нет, — поспешно ответил Петр Сергеевич, — просто задумался. Спасибо тебе, Николай Евгеньевич. За помощь спасибо. Дальше мы уж с Верой Степановной разберемся.

— Может, отобедаешь у нас?

— Не могу, дома ждут.

Суржиков склонил голову, прищурившись, посмотрел на Петра Сергеевича и неожиданно сказал:

— Я ведь тебя знаю, небось и меня, и Ворваня осуждаешь: мол, занимаемся недостойной возней. А ты глубже взгляни. Я с Ворванем воевать буду, а осуждать его не берусь. Понимаю: у него вынужденная мера. Вот так! — Он усмехнулся, и в усмешке этой было много всего: и горечь, и презрение, и уверенность в себе…

Петр Сергеевич хотел было встать, но Суржиков жестом руки остановил его, снова сделался серьезным, заговорил мягко:

— У меня к тебе тоже дело, Петр Сергеевич… Слышал: утвердили тебе фирму по освоению и внедрению. Широкое дело, широкое.

«Ну, вот, — усмехнулся Петр Сергеевич, — всякое тайное мгновенно становится явным. Небось и узнал-то раньше меня…»

Суржиков одернул серую куртку, как-то даже подтянулся:

— А директора, как я понимаю, у тебя еще нет. Так?

И это было правдой. Петр Сергеевич лишь размышлял, кому можно доверить фирму, лучше бы всего, конечно, Алексею, но этого делать нельзя: Алексей — его сын; вообще ребят достойных было много, он мог остановиться на любом из руководителей группы, каждый эту работу потянет, ведь во главе групп, как правило, кандидаты наук.

Николай Евгеньевич медленно, словно боялся спугнуть что-то, подошел к Петру Сергеевичу, внимательно посмотрел ему в глаза.

— Мне не очень ловко об этом говорить, но… Я уж кое-где позондировал почву. Мне навстречу идут. Дело за тобой. Как ты насчет сына моего, Виталия? Доктор наук. Специалист по прокатке. Твое, так сказать, направление…

Петр Сергеевич ошарашенно молчал, он знал немного Суржикова-младшего, встречался с ним на заводах, сам ведь приглашал его туда, но участие в работе ученых не оправдало себя, они вели дело, как правило, неторопливо и больше заботились не столько о том, чтобы пустить скорее стан, а как бы добыть результаты для своих научных статей. Суржиков-младший отличался от других, работал сильно, но был самодоволен, часто высокомерен по отношению к другим… Но что он мог сейчас ответить Николаю Евгеньевичу? Ведь тот уже наверняка сбегал куда-то, с кем-то переговорил. Сыновья, сыновья… Все им стараются устелить дорожку, будто без этого эти ребята с крепкими плечами сами не проживут.