Иосиф Герасимов - Конные и пешие

Да, он Суржикова знал, и даже очень хорошо знал.

— Какой он мужик? — спросил Ханов.

— Что ты имеешь в виду?

Ханов поморщился, пробежался вперед-назад по ковру.

— Что имею в виду?! — вскричал он. — Да только одно. Только одно! Сумеет ли объективно проверить мою версию?

— Этот сумеет, — твердо ответил Валдайский.

— Ну вот и все, — с облегчением вздохнул Ханов. — Сегодня же буду настаивать, чтобы прислали его с помощниками на экспертизу.

Петр Сергеевич после этого разговора сразу же направился в цех, он бежал по пролету к тому месту, где лежала снятая с крана, словно бы переломанная балка, он осматривал, оглядывал, чуть ли не обнюхивал ее края; да ведь и так было видно, невооруженным глазом было видно, что Ханов прав, и Валдайскому сделалось неловко: как же сам не догадался сразу о причине аварии? «Тоже мне металлург… Идиот! Неуч!» — ругал он себя. Зачем здесь такой человек, как Суржиков, профессор, доктор наук? Но Ханов знал, что делал, ему нужны были не просто результаты экспертизы, а такие, чтобы не оставляли и доли сомнения у следствия. Суржиков и приехал-то на один день, велел снять пробы, потом отбыл в Москву, запросил завод, где отливали сталь, там подняли карточки плавки, и все оказалось так, как предположил Ханов…

И сейчас невозможно без волнения об этом вспоминать, но в ту пору, когда на глазах погиб человек, да еще такой страшной смертью, а ты примерно за это уже был наказан, и вот снова в гибели обвиняют тебя, а за плечами лагерь и поселение, и никуда не денешься от мыслей, что снова придется возвращаться туда теперь уже до конца жизни, то отчаяние неизбежно. Оно и навалилось на него, когда он приходил после допросов, после смены к себе в однокомнатную квартиру, из окна которой виден был заводской пруд, и только одна мысль сверлила башку: а не покончить ли все счеты с этой жизнью, которая так и не задалась?

Но тут объявилась Вера… К тому времени стала ходить электричка, теперь от Москвы можно было добраться сюда за три часа. Вера и раньше привозила к нему Алешу, не очень часто, но привозила, а тут явилась одна, с чемоданом, сказала: поживет у него; он так и не понял — взяла ли она отпуск или у нее были свободные отгульные дни. Выяснилось: она все знает, то ли ей Прасолов сообщил, то ли до нее какими-то иными путями долетели слухи, что над ним нависла такая беда. Она сразу же принялась за устройство его быта, в квартире появился диван, совсем новый, в эдаком персидском стиле, с красивой узорчатой обивкой, низенький столик — «газетный», приемник «Беларусь», громоздкий, с зеленым индикаторным «глазом», и много всяких других мелочей. Когда Петр Сергеевич возвращался с работы, Вера кормила его, готовила она вкусно, а потом тащила или в городской кинотеатр, или в заводской Дом культуры — она делала все, чтобы он не вспоминал о работе следователей. Это потом он узнал: она какими-то своими путями, кажется, через Ханова, выведывала все, что происходило в цехе.

Валдайский быстро привык к тому, что она ждет его дома, и торопился к ней, потому что стал бояться одиночества; он знал, как она мужественна и терпелива, потому что случай свел их на войне и он видел ее там, в деле.

Это было в сорок третьем. Выпал снег, дороги отвердели после оттепели; они закончили переформирование и двинулись на передовую, шли ночами, скрытно, днем укрывались в лесу, костров старались не разжигать; на четвертую ночь вышли к передовой, стали занимать траншеи, сменяя изрядно поредевший батальон. В обжитой землянке старший лейтенант, оставшийся за комбата, передал карты Валдайскому, подробно объяснил, в каких местах у немцев огневые точки, несколько раз пальцем тыкал в квадрат, где обозначена была высотка, вчера еще наша, но немцы даванули, выбили их, и вот эта высотка справа у них особо укреплена, пытались ее брать, ни черта не вышло. И еще он жаловался: гнилое здесь место, болота, сверху все подмерзло, а провалиться в воду ничего не стоит. Потом они вместе обошли траншеи, батальон старшего лейтенанта уже покинул их, обнялись, хотя прежде и не знали друг друга. Валдайский сказал:

— Ну, зализывайте раны, отдыхайте.

— О бане хорошей мечтаю, — вздохнул старший.

— Будет! — твердо пообещал Валдайский.

Так вот расстались. А через полчаса прибежал вестовой от комроты Германова:

— Товарищ комбат, разрешите обратиться? Баба в траншее.

— Кто такая?

— Ну, не так, чтобы сказать, баба. Лейтенант. От прежних. Уходить не желает. Полагаю, умом тронутая.