Иосиф Герасимов - Конные и пешие

Когда Петр Сергеевич работал в цехе помощником по оборудованию, то много слышал от старых рабочих, как вел себя Борис в войну. Ведь в ту пору Ханов мог позволить себе все, считался чуть ли не единоличным хозяином огромного добра. Петр Сергеевич знал: бывали директора, которые пользовались этим, брали из ОРСов и ковры и хрусталь, да и мало ли еще что. ОРСы у них были под жестким началом. Но даже, вспоминая те годы, рабочие говорили о Ханове как о человеке справедливом, ничего себе в дом не тащившем, часто хлебавшем пустые щи вместе с другими в заводской столовой. Петр Сергеевич и не сомневался, что так оно и было, потому что видел: Ханов не чванлив, хоть и бывает горяч, может наорать, правда, скорее на начальника, чем на мастера или сменного, но быстро отходит, да и после этого чувствует себя неловко… Нет, нет, никогда ничего такого за Борисом не водилось. И еще любили его потому, что знали: если дал какое-то обещание, сделает.

Почти три года прожил Петр Сергеевич в общежитии, а потом ему выделили в новом доме однокомнатную квартирку, в ней и было-то всего: старая кровать с сеткой, купленная на толкучке, стол, несколько ветхих стульев, еще один столик на кухне да тумба с посудой. Но он сюда приходил только ночевать, а так торчал почти все время в цехе. С начальником у него с самого начала не заладилось, был тот невысокий, щуплый, со злыми черными глазами, крыл всех матом, Петра Сергеевича стал называть Усатиком. Валдайский терпел, боялся — сорвется, нахамит начальнику, сразу пойдут круги по воде, ему тут же напомнят, откуда он прибыл на завод. И все же, когда начальник однажды с мостков чуть ли не на весь цех крикнул: «Эй, Усатик, мать твою…», — Петр Сергеевич поднялся к нему по металлическим ступеням, толкнул за переборку, чтобы их никто не видел, взял начальника за грудки так, что посыпались пуговицы с рубахи, приподнял и в побелевшее от испуга лицо проговорил твердо: «Еще раз так ко мне обратитесь, убью». Когда Петр Сергеевич отпустил начальника, ноги у того подогнулись, он невольно опустился на колени и сразу почему-то стал подбирать пуговицы, но Валдайский отвернулся, спустился вниз, в пролет цеха. С тех пор начальник с ним был поосторожней, обращался на «вы», «товарищ Валдайский», но злоба кипела в его глазах. Она и выплеснулась в свое время, да так, что Петру Сергеевичу пришлось пережить тяжкие дни, и если бы не Ханов…

В цехе поставили новый мостовой кран, хороший кран, и кабина удобная, застекленная; кран подавал рулоны к стану, да и вообще выполнял множество работ. И вот, когда нес на крюке стальной рулон, поданный из цеха горячего проката, вдруг рухнул; на глазах у всех произошло небывалое: балка сломалась, будто была деревянной, крюк вместе с рулоном полетел вниз, а в это время по пролету один из рабочих гнал тележку, рулон упал на него. Петр Сергеевич кинулся к рулону, пытался его откатить, будто это могло чем-то помочь, крановщица, молодая женщина, забилась в истерике, ее увезли на «Скорой», она на несколько месяцев лишилась голоса. А потом началось следствие. Петра Сергеевича таскали на допросы — он отвечал за оборудование: поначалу его обвиняли в том, что он разрешил крановщице перегруз, но быстро выяснилось, что кран в тот день даже недогружали, и тогда начальник цеха подсунул следствию новую версию: мол, когда монтировали оборудование, Валдайский принял его с брачком, кран не отвечал техническим нормам, Валдайскому важно было уложиться в срок, вот он и заспешил, недоглядел, а потому серьезно не проверял кран в работе. Это было похоже на правду, потому что нет такого цеха и нет такого места, где бы не старались пустить любую машину в срок или даже раньше срока, потому что от этого зависят все цеховые показатели, да и не только цеховые. Вот тут Петр Сергеевич дрогнул, он понимал: его будут судить, и опять надо будет возвращаться к той жизни, о которой он пытался забыть. Что же у него за судьба такая! Опять авария! Опять?! Работали эксперты, они искали там, на что указал начальник цеха: выясняли, как сдавался и принимался кран, как шел его монтаж, и только Ханов…

Он вызвал Петра Сергеевича в кабинет, ходил по ковру, коренастый, плотный, наклонив, словно нужно было кого-то боднуть, голову с большими залысинами.

— Я осмотрел балку. Внимательно осмотрел. У меня есть подозрение, Петя… серьезное подозрение. Она была сделана из неспокойной стали… Понимаешь? Вот сталь и потекла. Я пытался об этом говорить следователю, тот — к экспертам. Но ведь эксперты — специалисты по монтажу. Нужен ученый-металлург. Понимаешь? Нужен серьезный ученый-металлург, чье мнение будет по-настоящему авторитетным. Я звонил Прасолову. Тот сказал: не мой профиль. Назвал Суржикова. Ты ведь Суржикова знаешь хорошо?